Весенние холода, порой даже с заморозками по утрам, в наших краях дело привычное. Только-только приласкает солнышко своими лучами еще сырые после половодья речные берега, нежно зазеленеют ивняки, ольховники, расцветут по солнцепекам золотые цветочки мать-и-мачехи да нежно-голубые баранчики и оденутся прибрежные заросли белым кружевом черемух, как, словно спохватившись, вернутся заморозки, студеные ветры, дожди. Эту пору называют у нас черемуховыми холодами. Ни о какой рыбалке и думать не приходится. Разве что о налимьей…
В один из таких вот деньков сидел я у окна, уныло наблюдая, как холодные капли мелкого дождя шлепают в стекло, и от нечего делать перелистывал старый рыболовный журнал. Завернул ко мне Петрович.
— За журнальчиком киснем? — ехидно справился он, отряхивая от дождя мокрую шляпу. — Дело, брат, дело… Ну, и что вычитал? А, насчет карпов, значит, интересовался? Ну-ну, продолжай в том же духе. А я вот, грешным делом, заглянул тебя на серьезную рыбалку позвать. Ты и забыл, поди-ка, что в эту пору самый клев крупного леща-черемушника? Такие «подносы» попадают, что только удочки трещат.
— Да ведь вон какая стужа, Петрович! Где уж тут ловить?! Червей накопать, и то намучишься. А на грязном берегу под дождем сидеть… Это уж, брат, и вовсе удовольствие ниже среднего.
— Что прав, то прав. С червячком, конечно, шансов мало. Разве что «шитиков» найдешь, на них получше брать будет. Да и то мелочь. Нет, друг мой, это не наживка для крупного леща. Тут рачье мясо нужно.
— Что я, не знаю, что ли? Да ведь раки-то у нас в Тезе уж сколько лет как вывелись! Чего вспоминать…
— А то, братец, что я вчера у одного субъекта на рынке два десятка раков купил. Во как!
— Вареных, что ли? Так на них не половишь. Мясо на крючке не держится.
— Нет, Василич, живехоньких! Мужичок тот, похоже, спер их у кого-то. Наверное, к пиву привезли, а он их и стащил. Продал мне прямо в проволочном садке. Сто семьдесят рубликов я заплатил. Дороговато, правда, но ему и больше бы дали, если бы он не спешил. Вот они и сидят у меня в ванне. Жена, правда, разнос устроила. Убирай, мол, своих скорпионов. Один ее за палец схватил. Ну, я обещал сегодня к вечеру убрать. Опять в садок посажу, а туда сена мокрого. У Мокеевны от ее козы клок сена позаимствовал. Ясно? Так едешь ты или нет? Кстати, на завтра потепление передавали. Но на всякий случай прорезиненный плащ с капюшоном не помешает. Да, и лодку тоже бери. Тяжеловато будет со всем этим тащиться, да ничего, пару кварталов отшагаешь. Я тебя на остановке ждать буду. Но не продрыхни! Первый рейс в пять тридцать. Так что в пять вылетай из дома!
Признаться, я не ожидал такого мощного нажима со стороны Петровича, и согласие как бы само собой сорвалось с губ.
— Ну и молодец! — обрадовался он. — А то я шибко сомневался, что тебя из дома удастся вытащить.
Мы еще посидели, обсуждая, где и как будем ловить, попили чайку с кагором, бутылку которого жена припрятывала на всякий случай, и вскоре расстались. Петрович не без основания побаивался возвращения из магазина моей жены, которая вряд ли одобрила бы наши планы.
Трудно вставать непривычно рано и тащиться по спящему городу с неподъемным рюкзаком, веслами, удочками. Годы уж не те. Раньше в горы с двухпудовым мешком за плечами ходил, а теперь лодка да резиновый плащ тяжелы кажутся. Хорошо, что Петрович встретил меня на полпути и взял удочки и весла.
— Эх, улетают наши годочки, Василич, как лепестки с черемух… А ведь по тридцати километров и больше на веслах по реке ходили… И ни хрена! Но мы с тобой не сдадимся! Не так воспитаны. Давай, прибавь шагу, к автобусу бы не опоздать.
Не опоздали. Час езды по тряской, изрядно выбитой дороге — и наша остановка. Бетонный павильончик под соснами, грязный проселок, ведущий краем жиденького березняка к деревне, не доходя которой мы и свернули к реке.
Пряный аромат черемухи, густо разросшейся по всему крутому берегу, сразу как-то напомнил о лете, хотя на бугристом склоне еще только-только расцвели солнышки мать-и-мачехи. Они проснулись вместе с проглянувшим над краем заречного леса солнцем и теперь, распрямляясь, стряхивали с чашечек капельки мороси.
— Ну вот, теперь передохнем малость, валидольчиком подкрепимся и поедем. Мы здесь с тобой, у Овсянникова-то, останавливаться не будем. А то окунье да плотва все рачье мясо обдерет. А голавлишки некрупные и тем более общиплют. Плывем к Черневу. На глубоком плесе со стороны Николо-Шартома и будем ловить. Я недавно там шесть таких «подносов» взял, что едва до автобуса дотащился. Но красивы — не передать. Серебро с золотом, а плавники да хвост почти черные!
Мы потихоньку проплыли мимо пробудившейся уже деревни, мимо острова, у которого кто-то поставил сеть на карпа, мимо склонившихся над рекой прибрежных елей и остановились у густых кустов ивняка.
Вытащили на берег лодку, наладили удочки, насадили чуть подрумяненные над спичкой кусочки рачьего мяса. Только начали забрасывать, как из-за ближнего березняка выползла туча и пошел дождь.
Да, плащи нам, конечно, пригодились, хотя и под ними вскоре стало сыро.
— Вот зараза! — ругался Петрович на тучу. Теперь и не присядешь ни на что — все мокрое. А ноги-то уж не держат!
Но дождь капал и капал, некрупный, но нудный и частый. Мы сели на мокрый борт перевернутой лодки, предварительно спрятав под нее рюкзаки с продуктами.
Нет, что ни говорите, а со старым добрым товарищем даже и под дождем сидеть не так уж и скверно.
— Половину стоимости раков я тебе завтра отдам, дружище, — говорю Петровичу, — а то ведь твоя Наталья тебя вместе с раками и лещами съест!
Он только угрюмо хмыкнул в ответ, сосредоточившись на покачиваемых каплями дождя поплавках.
Смотрю на золотисто-зеленые «червячки» ивняка, на его первые глянцевые листочки, на воду и 
вдруг вижу, как поплавок Петровича спокойно, неторопливо в глубину уходит. Толкаю его локтем в бок, а он мне в ответ: вижу, мол, и сам. Подсек, удилище в дугу — крупная, видать, рыбка попалась. Но Петрович лещатник опытный! Поводил, поводил да и вывел наверх леща с полметра! Тот ошалел от глотка воздуха, на бок лег. А подсак мы забыли! Что делать? Ладно вспомнил я, что в рюкзаке багорик еще с зимних рыбалок завалялся. На острие его я обычно кусочек пенопласта надеваю, чтобы ничего не повредил.
Петрович леща ведет, на лице страдания мученика, а я багорик шарю. Нашарил как раз вовремя: лещ-то уже у берега, вот-вот опомнится и уйдет. Подхватил его багориком да еще левой рукой поддержал и на берег выкинул. Ну и лещище! Килограмма на три, не меньше! Петрович сияет. Еще бы!
А мне, вроде бы, и обидно стало. Ведь клюнул-то у него, а вытащил, считай, я. Ну да ладно. Раков-то он раздобыл.
А тут и мой поплавок пошел, да быстро так. Подсек. Чувствую — и у меня кто-то изрядный там в глубине ворочается. Туго ворочается, никак наверх не идет.
Однако кое-как вывел. Окунище! Да какой, и взять-то страшно, уж больно толст да колюч! Впрочем, и этого выкинул багориком, а он на берегу-то крючок выплюнул, да поздно! Я его рукояткой весла «успокоил» и под лодку сунул.
Петрович все на леща своего налюбоваться не может: хорош да широк… Признаюсь, я свою удочку поближе к его поплавкам перекинул. Вдруг и у меня такой клюнет? И впрямь — поклевка. Резкая, сильная. Снова рыба в глубине ходит, не хочет подниматься. Петрович тем временем леща убрал в рюкзак, удочку перенасадил и с любопытством за мной следит.
— Не помочь, Василич?
— Нет, как-нибудь сам справлюсь.
А рыбина все «жмет». Наконец, увидел я в прозрачной воде блеснувший золотом бок.
— Ну, — говорю, — Петрович, похоже, у меня лещ не меньше твоего взял. Тут уж помощь твоя как нельзя кстати будет. Давай, принимай багорик.
Однако когда вывел рыбу наверх, вижу — не лещ. Язь здоровенный на рачье мясо взял. Раза три-четыре я его к бережку подводил, а он развернется — и опять в глубину. Тут уж Петрович мне помогал.
Подхватили язя, вытащили. У Петровича тем временем снова поклевка, рыба уж и удочку гнуть начала. Опять лещ. Поменьше первого, но все же килограмма на полтора-два!
А дождь все идет и идет. Слякотно на покрытых илом от недавнего разлива берегах, того и гляди поскользнешься да в воду плюхнешься. А тут глубоко, прямо у берега около трех метров.
Пока я язя да окуня в рюкзак убирал, Петрович еще леща заудил.
— Вот видишь, — говорит, — что значит хорошая наживка. А ты сомневался.
— Да я не сомневался. Погода только вот, видишь, какая. Все грязное, да и мы с тобой как поросята вымазались.
— Погода, погода… Что бы ты в ней понимал! — бурчит Петрович, а сам еще леща выводит.
Но тут тучу угнал ветер, солнышко на воде заиграло, и клев как отрезало. Будто и не было рыбы!
— Вот тебе твоя хорошая погода! — плюнул с досады Петрович. Только-только я их приснастился ловить!
— Да полно, куда тебе больше?
— А что я, зря раков-то покупал? Мы с тобой и десятка не стравили. А рыбешка-то гляди какая — любота!
Что любота, то верно. Но клев напрочь кончился вместе с дождем. И сколько мест мы ни меняли, крупная рыба больше не клевала. Правда, общипывали кусочки рачьего мяса синеватые густерки, клевали окуньки с ладошку. Но ни одной хорошей поклевки до вечера так и не было.
Когда пришло время к вечернему автобусу собираться, мы особенно тщательно упаковали оставшихся в живых раков. Уложили во влажный мох, проволочный садок аккуратно пристроили в рюкзаке Петровича, чтобы ни один рак не пострадал.
Но, как оказалось, напрасно! На другой день позвонил мне Петрович и чуть не со слезами в голосе сообщил, что пока он вздремнул малость, к жене подружка с мужем в гости притащилась. Пива приперли, того, сего…
— А моя-то дура… Как еще назвать-то? Взяла да и сварила всех раков к пиву на закуску. Ты представляешь себе такое? А? Все. Плакали наши лещи. Где еще раков добудешь? А на червяка да на «шитика» только мелочь и ловить…
…Обидно. Я смотрел в сад, где ветер трепал доцветавшую черемуху, и думал о том, когда-то еще удастся так порыбачить. А на улице ощутимо потеплело, черемухи отцветали, весна готовилась передать свои права лету…
Автор: В.Назаров
Этот рассказ Вадима Назарова был опубликован в третьем номере «Рыболовного журнала» за 2007 год. Воспроизводится с согласия автора по материалам редакционного архива.