Вадим Назаров из Ивановской области размышляет об одном из главных секретов успеха на рыбалке.
Шумит метель. Несет с обрывистого, лугового берега Тезы целые полотнища снега, наваливается на стенки моей шведской палатки, того и гляди — спихнет и ее, и меня вместе с ней.
Но в палатке тихо. Сделана она добротно, только, очевидно, на сильные порывы ветра не рассчитана: стенки порой прогибаются, хотя стальная пружина выпрямляет их вновь.
Снаружи минус восемь, а внутри тепло. Лунки не мерзнут, и я сижу без рукавиц. Только вот клева почему-то нет. Качаешь, качаешь сторожком, а там, в темной глубине речного плеса будто и нет никого, хотя я хорошо знаю, что были здесь и окуньки, и плотва приличная, и подлещики. В позапрошлом году в августе рыбачили мы с женой здесь с лодки, так она такого златобокого красавца-леща заудила, что я едва сумел подхватить его и перевалить через борт. Побольше двух килограммов в том красавце было…
А сегодня глухо. Сын на лыжах ушел к повороту реки, где подступивший к берегу ельник заветер создает, а я нынче много ходить не могу, вот и приходится в палатке сидеть.
Мечтатели и философы
Знаю, иные считают рыболовов людьми ограниченными, а иногда и просто туповатыми. А ведь глупость это. Рыболовы-удильщики в подавляющем большинстве своем — мечтатели и философы. Сами представьте, сколько передумает всего человек, глядя на кивок или антенну поплавка. Ведь не случайно среди рыболовов столько писателей, поэтов, знаменитых ученых, словом — людей, которым без свободного полета мысли просто не обойтись…
Задумался я так, а кивок удочки кто-то нежно приподнял и опустил. Ага! Есть рыбка-то. Никуда она не ушла. Проверил мотыля на крошечной вольфрамовой капельке, посадил еще одного, поперек, и снова опустил туда, где на дне, как еще с лета запомнилось, лежит большой дуб. Сучья-то на нем в ледоход льдинами обломало, а ствол да нижние ветви накрепко в илистом дне увязли. Качнул раз-другой, и снова кто-то неторопливо так пригнул кивочек. Ну, конечно: подлещик. И вполне приличный, побольше рукавицы.
Колючее племя
Попробовал насадить пучок мелкого мотыля. Только опустил мормышку — почти сразу же решительная поклевка, но на этот раз пучеглазый, колючий ерш, чуть подлиннее пальца. Перешел на другую лунку — и там такой же. Подвалило колючее племя! Попробовал вполводы кивать — уклея начала мотылей сбивать.
А время идет. Денек-то зимний что воробьиный скок короток. Решил метров на пяток передвинуться, там тоже на дне коряжник, да как на грех палатка одним краем вмерзла. Вырубил ножом изо льда палатку, лунки новые просверлил, дыхание малость перевел, глянул на часы. Часа полтора — два светлого времени только и осталось. И заторопился. А поспешность, как известно, до добра не доводит. Одну за другой обе уловистые вольфрамовые мормышки в корягах оставил.
Полосатые запятые
Досадно! Остались только блесенки да несколько старых свинцовых мормышек, еще другом моим Василием Николаевичем подаренных. Мормышки неважнецкие, вроде запятых, крючки грубые, а о цвете и говорить не приходится: черные да зеленые полоски чередуются. Признаюсь, раньше я на них ловить и не пробовал. Выбирал в магазине изящные вольфрамовые, и работали те совсем не плохо, жаловаться не приходилось.
А тут осталось десятка полтора мотылей да вот эти полосатые «запятые». Что делать? Решил попробовать на них. Насадил пару мотылей, попробовал играть в привычном темпе — не получается, тяжела мормышка. Повел вверх рывками, как когда-то в Туве пелядь на Чагытае ловил. И полметра от дна не провел — поклевка. Да какая! Уверенная, четкая, просто классическая окуневая. И сам окунек неплох, граммов на двести.
Новых мотылей насадил и вновь повел лесенкой, короткими рывочками. Опять поклевка, и окунь на этот раз еще крупнее, чуть ли не на треть больше первого.
— Ах ты, Василий Иванович, — думаю, — что же это ты, друг дорогой, не сказал, как на твои мормышки ловить-то надо!
Поймал еще пару приличных окуней, а потом оставшихся мотылей не удержал в озябших пальцах, прямо в лунку и уронил.
— Ну, все, теперь уж точно нарыбачился.
Ого! Сильны!
Убрал удочку и рыбу в рюкзак, ледобур сложил, начал палатку собирать. А она на ветру из рук вырывается, пружина складываться никак не хочет. Ладно сын подъехал. Вдвоем мы быстренько успокоили палатку. Сложили ее эдаким плоским блином, в мешок заплечный сунули. Удобная штука: легкая, практичная. Правда, капризная порой.
— Ну, как, — говорю, — в затишке поклевывало?
— Кошке Машке нашей как раз на закуску! — смеется сын и вытряхивает из рукавицы десятка два окушков-матросиков, каждый с палец величиной. — Вот и весь улов!
На моих окуней глянул:
— Ого! Сильны! Это что же, все здесь вытащил?
— Здесь-то здесь, да только секрет не в месте, а вот в этих неказистых мормышках, которые мне когда-то один из друзей давних подарил. Я ведь на них до сегодняшнего дня ловить даже и не пробовал. Уж больно грубы да неказисты. А они, видишь, какими оказались! Знаешь, он мне тогда так и не объяснил, как на них ловить нужно. Сам, говорит, гляди, думай, пробуй. Глядишь, мол, и спасибо скажешь. Жаль вот, некому теперь спасибо говорить, а научился я от него очень многому…
Талантливый рыболов
И невольно вспомнилось мне, как подружились мы с Василием Николаевичем на острове посреди Тезы, под селом Чернцы, где я обычно рыбачил, а на ночлег под черемухой останавливался. А тогда мой ночлег занятым оказался.
— Здорово! — смеется вышедший мне навстречу рыбачок. — Я ведь знаю, что тут твое место-то. Меня мальчишки чернцкие предупредили, что прогонишь ты меня. А я думаю, что мы поладим. А?
Понравился он мне тогда открытостью своей. Познакомились мы да и подружились на долгие годы. И такой он талантливый да сообразительный рыболов оказался, что я порой только удивлялся на него. А у него любимая присказка была: «Гляди да соображай!»
Иные знакомые на него за это обижались порой: вот, мол, сквалыга! Даже и посоветовать не хочет…
А мне с ним интересно было. В первую же ночь под черемухой, когда мы вместе заночевали, навалилось на нас комарье прямо тучей. Даже дым костра их не отгонял. Да еще и дождик мелкий нет, нет, да и припустит. Тут новый знакомый мне и говорит:
— Знаешь, Василич, здесь нам эти кровопийцы спать все равно не дадут. Пойдем-ка на ветерок, где кустов нет. На обрыв, на северный берег. Одному там ночевать, конечно, паршиво, а вдвоем-то ничего, пересидим. А заодно и порыбачим. В такую ночь под обрывом и голавль, и язь лягушат промышляют.
Под берегом
И что же? Прав он оказался. Худо, конечно, под дождем да на ветру на открытом берегу сидеть, но зато комарье отстало, а за ночь поймали мы по несколько крупных голавлей и язей. У него с собой фонарик был. Вот мы всю ночь с ним и занимались. То лягушат на берегу ловили, то на лягушат под берегом рыбу.
— Здорово сообразил! — говорю.
А он смеется:
— Вот, как раз соображать и нужно. Для язя да голавля это самая разлюбезная ночная погода. Всегда он в такую погоду под обрывы выходит. А ведь признайся, закидухи-то свои, наверное, на самую середку забрасывать бы стал? В самую яму, так ведь? Нет, дорогой, всегда глядеть да соображать надо. Я вот, в проводку, как ты, ловить не умею, но на донку да на поплавочную — все тонкости знаю. Да и проводку твою освою.
В паводок
Не раз удивлял он меня своим знанием рыбьих привычек. Все без улова, а он всегда поймает. Однажды, в пору большой воды, после сильных дождей где-то в верховье смыло плотину. Вода шла — сплошная глина да ил. В такую и забрасывать-то без пользы. Насадка в момент желто-бурой становится, рыба ее не видит. А Николаич пошел на заросшее озерко и наловил пиявок и жуков-плавунцов. Пиявок поперек насаживал, а жуков — через грудку в спину, предварительно оторвав жесткие верхние крылья. И ведь ловил! И голавлей, и язей. Крупные пиявки да жуки долго на поверхности кружились, грязью их не забивало, вот рыба и хватала их. И крупная рыба!
Считай, и сегодня он нам урок преподнес. Из далекого прошлого.
— Гляди и думай! Так вот!
Ведь полосатые да горбатые мормышки его — точь-в-точь мормыш, а мормыш-то в воде всегда рывками движется…
Вот и вся разгадка.
Автор: Вадим Назаров
Эта статья была опубликована в номере 1 «Рыболовного журнала» за 2005 год. Воспроизводится с разрешения автора.