Когда мне исполнилось шесть лет, мой дед, Василий Иванович, взял меня с собой пасти молодняк крупного рогатого скота. Пастбище находилось на большом пойменном острове реки Киренга. Слева — фарватер, справа — протока Ватальная.
Протока на острове, тянувшаяся километра на четыре, весной текла, а летом зарастала. По ней было немало заводей и затончиков, где водилась всякая рыба: щука, окунь, сорога, налим… В затонах гнездилась водоплавающая птица. На острове были покосы, росли черемуха, красная и черная смородина.
Место это было в ту пору глухим, тихим уголком; люди там практически не бывали. Кругом тайга, преимущественно сосны и лиственницы.
Из деревни мы добирались до места лесной дорогой, верхом на лошади, которая была закреплена за дедом. Жили мы на открытом покосе в «юрте», сделанной дедом из елового корья. У нее было основание из бревен в два ряда, а сверху пирамидой были поставлены тонкие палки, на которые и было наложено корье.
В центре этого сооружения разводился костер для обогрева обитателей и приготовления пищи. Рядом с «юртой» был загон, в котором ночью мы держали стадо молодняка. Ночью Лапчик — наша собака — не раз отгонял медведя, подходившего к нам со стороны протоки.
Мне тогда все это казалось таким таинственным, что далее ста метров от нашего жилья я не отходил.
Для рыбалки у нас была лодка-стружок, которую сделал сам дед. Изготовить ее стоило большого труда, за который брался далеко не каждый.
О спиннинге в ту пору мы никакого представления не имели. Основными снастями были морда из прутьев, удочка и сеть из холщовых ниток. Морду и сеть дед ставил только в безлунные темные ночи, а удочкой ловили днем. Иногда, особенно осенью, когда вода сильно светлела, били острогой налимов.
Когда мне было восемь лет, дед обучил меня управлять лодкой.
Был у деда непреложный, передававшийся из поколения в поколение закон: ловить столько, сколько требовалось для себя, и не трогать рыбу во время нереста. Мне дед строго-настрого наказывал: пойдешь удить ельцов, смотри, в ту заводь, заросшую осокой, не ходи, там сейчас другая рыба нерестится. Смотри, не нашуми.
Я настолько полюбил эту таежную жизнь, что, когда уже стал учиться, всегда с нетерпением ждал конца занятий и перехода в следующий класс. Наша семья жила в районном центре Казачинск, в двух километрах от дедовой деревни. В течение всей длинной зимы, пока шел учебный год, дед у нас не показывался, а как только наступала долгожданная весна, он тут как тут. Дескать, перейдешь в следующий класс — возьму пастушить на Ватальную. А перейти было не так-то просто: шла война, семья жила бедно, отец был в армии, а мы — трое сыновей и дочь — помогали матери работать.
Закончив среднюю школу, я поехал учиться в Иркутск. В институте меня все тянуло порыбачить в родных местах. На Ангаре спиннинг появился раньше, чем у нас. Мой друг, Владимир Ермолаич Томашевский, известный рыболов, отлично им владел. Постепенно спиннинг стал продвигаться на север, в наши края. Когда рыболовы поняли, что к чему, все они, включая старых дедов, обзавелись спиннинговыми катушками — самыми простыми, инерционными, — и стали брать их на каждую рыбалку как необходимую вещь.
Особым спросом в те годы стала пользоваться «жилка». Была она большим дефицитом. Когда я учился в институте, то приобретал для деда и отца эту леску на черном рынке по рублю за метр; в магазинах ее не было.
Никаких инструкторов не было; все, кто покупал катушки и лески, учились забрасывать сами. Правда, частенько случались «парики», которые приходилось распутывать часами, а то и днями. Зато уловы были большие.
Потом, уже в шестидесятые годы, многие, особенно пожилые рыболовы, забросили спиннинг: в результате действия «человеческого фактора» рыбы становилось все меньше и меньше.
А я по-настоящему пристрастился к спиннингу уже в зрелом возрасте. Много было интересных эпизодов.
Один мой приятель все рассказывал, как хорошо ленок и таймень ловятся по ночам на искусственного «мыша». Я долго не верил, все думал, что в темноте рыба не может ловиться.
Но вот как-то мы собрались и поехали вверх по Киренге. Дело было в августе. Заехали мы километров за тридцать; место называлось «У Лотошного». Глубокие ямы и тихие плесы чередовались здесь с перекатами.
Удилища у нас были черемуховые, лески около 0,80. «Мыши» были сшиты из старой цигейковой шубы рыжего цвета и оснащены крупными тройниками.
Мы настроили снасти и, как только стало смеркаться и появились летучие мыши, выехали на ямы, встали на якорь и начали ловить.
Бросаю «мыша» в яму, а сам не верю, что на него может взять. Напарник меня подбадривает. И вот через полчаса — рывок, потом сильные толчки. Чувствую, хорошая рыбина. Вытащил ленка килограмма на два. Тут-то я понял, что все это не байки.
Войдя во вкус, я через неделю уже сам предложил с приятелем поехать на ночную рыбалку.
Отправились мы на то же место. Приехали, приготовили ужин, поели, наладили снасти. В сумерках выплыли на яму, но на этот раз встали ближе к правому берегу. Здесь почти к самой воде подходил лес из молодых сосен, березняка и кустарника. На первом же забросе — рывок. Впечатление такое, что кто-то схватил удилище и вырывает его из рук. Чувствую, не ленок. Наверное, таймень взял.
Началась борьба: я держу, он вырывает. Я сделаю один оборот, а он вырвет два. И так минут десять-двадцать. Потом чувствую, что таймень стал уставать, рывки становятся частыми и резкими.
Ночь была темная и тихая. Слышу: камни на дне гремят. Спрашиваю приятеля, почему это. А он говорит, что таймень, мол, камни ворочает, чтобы от крючка освободиться.
Через несколько минут на поверхности появились смутные очертания какого-то бревна.
— Стреляй! — говорю.
Яков прицелился из малокалиберной винтовки и выстрелил. В темноте выстрел прозвучал резко и звучно. «Бревно» резко рвануло и стало разматывать леску, а рядом на берегу раздался рев медведя. Видно, пока мы возились с тайменем, зверь незаметно подошел к нам. Яков взялся за двустволку, а я опять подтянул тайменя. Раздался второй выстрел. Таймень ослабел, и Яков поддел его крюком, сделанным из вил. В лодке мы прикололи тайменя ножом; был он килограммов на двадцать.
Какое-то время мы отдыхали и курили, а потом сплыли метров на двадцать и опять стали ловить. Сделал я первый заброс — и опять поклевка. Чувствую, таймень. Я сильно устал после борьбы с первым тайменем и отдал снасть товарищу, а сам взял ружье. Со свежими силами Яков справился с тайменем довольно быстро. Я попал рыбе прямо в голову, и она вскоре затихла.
После этого меня охватила страшная усталость, как после тяжелой работы, и мы вернулись на берег.
Автор: А.Антипин, г.Иркутск
Этот рассказ был опубликован в номере 1/2001 «Российского рыболовного журнала». Воспроизводится по материалам редакционного архива.