Морось, затянувшая тусклой пеленой окрестные березняки и осинники, приглушив их золотой и багровый цвет, перешла в холодный осенний дождь, тяжелые капли которого звонко забарабанили по стеклам и крыше нашего УАЗика. Гуще посыпались на раскисшую глинистую дорогу листья, залепляя лобовое стекло. Машину швыряло из стороны в сторону, и Борис, наш водитель, вцепившись в баранку, отчаянно ругался, стараясь не сползти в глубокие придорожные канавы, до краев залитые коричневатой торфяной водой.
Доставалось всем. И дождю, и дороге, и, конечно же, нам, надумавшим ехать в самую распутицу на Желтоносовскую запруду, вместо того чтобы ловить на Тезе или где-нибудь на Молохте.
— Вас бы еще понесло на Расточинскую гать, за карасями-то! Какой дурак в эту пору за карасем едет? Ладно бы окушков на блесну подразнить или, скажем, со спиннингом походить, а то надумали за карасем!
— Так ведь ты же и предложил, Борис! — напомнил под дружный хохот Петрович. Машину в очередной раз тряхнуло, и хохот сменился оханьем и руганью, на этот раз в адрес Бориса. — Ты, чем брюзжать, лучше за дорогой следи! — сердито проворчал Петрович, потирая ушибленную голову. — Все башки порасшибали, пока везешь!
— А ничего вам не сделается! Сами сюда захотели!
Так за шутками и перебранкой проехали Семухино и свернули на Желтоносово. Здесь дорога оказалась чуть получше. Впрочем, ненамного. Под слоем жидкой грязи была разбитая тракторами лежневка, и УАЗ наш то козлом прыгал по бревнам, а то по самые дверцы проваливался в невидимые под водой ямы. Борис уже не ворчал. Может, надоело, а может, вспомнил, как сам же и предложил побывать на Желтоносовской запруде, узнав у соседа по гаражу, что тот натаскал чуть ли не с ведро отличных окуней.
— Кто ж его знал, что тут все так размесили?! В июле сюда мужики на «жигулях» проезжали… — с досадой говорил Петрович, ощупывая большую шишку на лбу.
— Так то летом, а сейчас октябрь на дворе! — снова завелся Борис.
Всюду коряги
Плотина оказалась совсем близко от развилки, но последний километр машина буквально ползла на брюхе, оставляя за собой глубокую колею, которая тут же заполнялась водой. Наконец, сквозь кусты и обвитые подсохшим хмелем чахлые березки тусклым оловянным зеркалом сверкнуло небольшое водохранилище.
Остановились, перекурили и под моросящим дождичком принялись накачивать лодки, с сомнением поглядывая на затянутую тиной и опавшими листьями воду с торчащими тут и там голыми вершинками затопленных кустов.
Олег, рассчитывавший обновить спиннинговое удилище и опробовать новые блесны, огорчился.
— Тут и бросать-то некуда! Лучше бы в Чернцах остался. На Тезе, может, чего и поймал бы…
Но раз уж приехали — деваться некуда. Накачав нашу «Уфимку», он начал было кидать вдоль затопленного русла бывшего ручья, но, оборвав одну за другой две дорогие блесны, плюнул и отложил снасть.
— Ладно, попробуем с поплавком. В крайнем случае, в отвес окуней подразним, — вздохнул он.
Растолкав толстый слой тины, мы привязали лодку к вершинке куста и забросили удочки в маленькие окошки между островками листьев.
Это не течение!
Однако октябрь есть октябрь. Моросит дождик, холодный ветер гонит по воде золотые и красные листья, а наши поплавки застыли, словно вмерзли в темную гладь воды. Петрович на «единоличке», как называл он свой одноместный «Нырок», сменил уже третье место, когда Олег проговорил, указывая на мой поплавок:
— Слушай, пап, а ты, вроде, не туда забрасывал! Течение тут, что ли, какое подводное? Гляди, куда унесло!
Действительно, поплавок и не шелохнулся, однако же отъехал от того места, куда я его забросил, метра на полтора.
— Да не должно быть никакого течения, — говорю, а сам пытаюсь вытащить удочку. Но только приподнял, как почувствовал живую тяжесть на крючке. — Нет, братец, это не течение! Рыба, и порядочная. Окунь, наверное!
Рыба упорно тянула в затопленные кусты, дугой сгибая удилище и до звона натягивая леску. С большим трудом удалось мне завернуть ее и подвести к лодке. Впрочем, сопротивлялась она как-то вяло, не похоже на крупного окуня.
Вот в коричневатой воде сверкнул широкий золотистый бок.
— Ух ты! Лещ, что ли? — удивился Олег, помогая мне подхватить добычу и перевалить ее через борт. — Нет, карасище! Ну и поросенок!
Карась, действительно, был великолепный. Крупная чешуя его отливала золотом, и каждая чешуйка была размером с двухрублевую монету. Он лениво шлепал тяжелым хвостом по дну лодки, вытягивал трубочкой толстые губы, точно удивленно причмокивал, а впившийся в уголок рта крючок казался просто крошечным.
Вызволение из кустов
— Хорош! — завистливо охнул удивший у соседних кустов Петрович. — А у меня — ни поклевки! Не берет, собака, и все тут. И со дна пробовал, и вполводы, все впустую!
Олег хотел что-то ответить, но в этот момент поплавок на его удочке едва заметно двинулся в сторону куста. Он еще немного выждал и подсек. Невидимая рыбина пригнула удилище к воде и все-таки завела в подводные коряги. Ничего не поделаешь, пришлось отвязывать лодку, подплывать и пытаться распутать леску с помощью весла и срезанной с куста ветки с рогулькой. В конце концов, замочив почти до плеча рукав куртки, Олег дотянулся до рыбины и втащил ее вместе с облепленной улитками веткой в лодку. Великан в золотой броне чуть-чуть пошевелился и затих рядом с первым.
Как ни велик был соблазн попробовать поймать еще, но сидеть мокрому на октябрьском ветру плохо. Мы смотали удочки и поплыли к берегу. Развели костерок, чай вскипятили, обсушились. Я позвал Петровича, но он лишь мотнул головой. Ни горячий крепкий чай, ни бутерброды с поджаренной на огне колбасой не соблазнили его. Он упорно сидел на нашем «счастливом» местечке — и высидел-таки! У него получилось точно так же, как несколько минут назад у Олега: карасище завел в куст и намертво запутал в нем леску.
— Мужики, помогайте! — взмолился Петрович, тщетно пытаясь вытащить рыбу из переплетения ветвей. — Помогайте скорее! Уйдет ведь!
Что тут поделаешь? Пришлось нам, отложив чай, срочно грузиться в лодку и плыть к нему на помощь. Провозились минут десять, но, в конце концов, общими усилиями вытащили и Петровичева карася. Он был даже чуть покрупнее наших.
Окуни
Борис, между тем, устроившись почти на середине водохранилища, то и дело таскал на маленькую перламутровую вращающуюся блесну хороших окуней. Он настолько увлекся ловлей, что не обращал никакого внимания на нашу возню с карасями. Впрочем, дождь и ветер выгнали и его, тем более что изрядно похолодало и из туч вперемешку с дождем посыпались мокрые хлопья снега. Борис подсел к огню, с удовольствием отхлебнул горячего чаю. Увидев наших карасей, слегка изменился в лице, но тут же с довольной улыбкой продемонстрировал нам свой улов. Тут уже пришел черед завидовать нам. Большой плетеный садок Бориса был до половины набит отличными окунями.
— Вот тихушник! — рассердился Петрович. — Нет бы товарищей позвать, так он пришипился и знай себе таскает! А еще брюзжал всю дорогу!
Олега улов Бориса тоже изрядно огорчил.
— Ведь хотел же спиннингом ловить!
Впрочем, несмотря на скверную погоду, рыбалкой все остались довольны. Да и в самом деле, каких еще уловов можно ждать от октября? Больше мы не ловили. Допили чай, отогрелись, погрузили лодки в машину и потихоньку поехали к дому. И хотя дорога за день лучше не стала и машину все так же швыряло из колеи в колею, никто не ругался. Даже Борис что-то весело насвистывал…
Автор: В.Назаров
Фото Д.Баличева и П.Скуратова
Этот рассказ В.В.Назарова был опубликован в номере 5/2007 «Рыболовного журнала». Воспроизводится с согласия автора по материалам редакционного архива.