— Странный сон приснился мне сегодня, Дуся. Будто бегу я по песчаной косе, а она вьется лентой до самого горизонта. С одной стороны река, с другой — море. Бегу быстро, тороплюсь куда-то, а кругом белые птицы. Все летят, летят, конца нет. К чему бы это?
— Не знаю, Пашенька, не большая я мастерица сны разгадывать. Но думаю, белое, светлое не к плохому снится. Вот только наяву другое, беда на нас черным вороном налетела, не побежать тебе теперь так легко, как во сне. А какой же ты торопливый был, какой непоседа! Ни словом, ни лаской не могла удержать, все тебе то рыбалка, то охота.
— Как только у тебя терпенья хватало ждать гостя залетного?
— Да не кори себя, я и не замечала… Вот мои-то дни, действительно, как птицы летели. Работа, квартира, дети — только успевай поворачиваться. А на твою долю теперь одиночество выпало.
Коротать время одному в пустой квартире Павлу Филипповичу оказалось куда труднее, чем пережить потерю ног, свою инвалидность. Был всегда среди людей, то на сейнере, то в рыболовецкой бригаде, да и отдохнуть на природе любил с коллективом. А теперь один. Чем себя занять, как избавиться от тягостных дум?
И сегодня этот странный сон растревожил душу, навеял грусть. Чередой навалились воспоминания. Чтобы как-то отвлечься, он достал свои рыболовные снасти, стал перебирать их, будто готовясь к выезду. На глаза сразу попали те удочки, которыми рыбачил в последний раз, перед несчастьем, с Николаем и Виктором, давними друзьями. Поехали тогда на «луноходе» — о машине нечего было и думать, мела поземка, и все же не утерпели.
Холодный колючий ветер взвихривал снег, старательно укладывал его в лунки — только успевай чистить! Но рыба клевала, а в таком случае рыболову ничто не помеха. Правда, не сразу распознали, какую приманку ей предложить. Привередлива корюшка, что ни говори, сегодня берет на одно, завтра на другое. В тот день чем-то не понравился ей салатовый мохер. Редкие поклевки никого не устраивали. Он решил попробовать темно-синий с золотыми блестками. И пошла!
— Ну, Филипыч, молодец, раскусил ты ее, — хвалили ребята. — Нюх у тебя собачий.
Почти год минул с тех пор. Опять зима шалит метелями, спряталась под лед река Большая, наладилась ледовая дорога, едут на корюшку рыболовы, а вот ему путь закрыт.
Углубившись в воспоминания, он не сразу понял, что стучат к нему, и только когда стук раздался настойчиво, требовательно, — только тогда с хрипотцой в голосе прокричал:
— Заходите, не заперто!
Удивился: кому он потребовался? Уж кого не ждал, так это своих друзей, а оказались именно они, Николай и Виктор. Увидев их, смутился. Стало неудобно за свои разложенные рыболовные снасти. К чему это теперь?
— Привет рыбаку! — в один голос поздоровались друзья, сразу обратив внимание на то, что ему хотелось скрыть от их глаз. — Ну вот, а он к рыбалке готовится. И правильно делает. Хватит дома сидеть, в ванной корюшка не ловится.
Они были одеты по-рыбацки: в теплых зимних куртках, унтах, из карманов выглядывали меховые рукавицы. И веяло от них таким неистребимым задором, что, казалось, только дотронься — искры полетят.
— Да куда мне теперь со своими култышками?!
— Как это куда? На наши заветные места.
— Шутите?!
— Нет, без всяких шуток, мы за тобой. Давай собираться.
Ему не верилось, что все это всерьез. Хотя — люди степенные, да и сейчас, с его положением, не до шуток.
— Филипыч! Ты что, как первоклассник?! Не ногами же рыбу ловят, а транспорт уже ждет у подъезда.
Только после этих слов он почувствовал то волнение, которое всегда подкатывало к сердцу при сборах.
— Надо Дусю предупредить.
— Так звони.
— Ну, отец, с тобой не соскучишься, — услышав его взволнованный голос, только и смогла сказать она, одновременно и обрадовавшись, и испугавшись такого решения. Напугало ее то, что он, безногий, будет нелепо выглядеть на льду среди здоровых мужиков. Но и удерживать его она не могла и не желала, потому что в последние месяцы стала с болью замечать, как он заметно стареет, увядает, как мучит его одиночество.
Сборы были недолгими. Пришлось только немного поколдовать с меховыми штанами, чтобы уютно было больным ногам Филипыча.
Вскоре «луноход» уже мягко приседал на снежных застругах, оставляя за собой белую пыль. Павел Филиппович чувствовал, как пьянит его и это покачивание, словно в люльке, и легкий морозец, и вид до боли знакомых мест. Торопливо бежал навстречу маяк, заметно вырастая на взгорье. Вот уже остались позади «Икрянка» и «Собачий остров», и он почувствовал, как поднимается в душе нетерпение. До зуда в ладонях захотелось взять в руки удочки, уловить привычные удары грузил о дно и вдруг ощутить всегда нежданный толчок, от которого оживает снасть, который и пугает, и радует безмерно.
На месте, где решили сделать первую остановку, уже собрался народ.
— Смотри, Филипыч, корюшатники нутром чуют, где клев будет. Сейчас прилив, так что и мы тут причалим.
Виктор расчехляет ледобур.
— Где тебе лед продырявить? Прикидывай, я готов. У тебя в этом деле глаз остер, ошибок не бывает.
— Бывают, не хвали. Пролетал, и не раз.
— Но сегодня, будем надеяться, не промахнешься.
— Может быть. Давай вот здесь, метрах в двух от разлома.
И вот лунки готовы. Виктор укладывает между ними лист пенопласта, и они с Николаем помогают устроиться своему другу.
Не сразу порадовала корюшка хорошим клевом. Начинался он вяло, неохотно, и уже подумывали переехать, но Филипыч запротестовал.
— От добра добра не ищут. Клюет помаленьку — и достаточно. Главное — денек прекрасный. Солнышко вон как старается, и тихо. Чего еще надо?
— А может, так оно и лучше будет, не потеряем зря времени, — согласились друзья.
И верно. Корюшка стала смелее, азартнее, и рыболовы вокруг зашевелились, замахали руками, то и дело вытаскивая трепещущих серебристых рыбок.
Павел Филиппович тоже бросал рыбу на лед, и танцующие корюшки подпрыгивали, разбегались. Вскоре улов занял заметное пространство вокруг, будто отделяя его от других рыболовов. Подъехали припоздавшие знакомые. Кто-то сгреб разбежавшуюся рыбу в кучку, огородил ее ледяным крошевом.
— А у тебя, Филипыч, идет дело. С удачей!
Раньше он мог и промолчать на такую похвалу или сказать, что нечего чужой улов считать, чтобы не сглазить, а тут враз откликнулся, тронутый вниманием:
— Да, слава Богу, клюет помаленьку.
Подошел Николай и с напускной строгостью заметил:
— Не отвлекайте человека, не мешайте, пусть порадуется.
А Павел действительно радовался хорошей рыбалке. Давно он не испытывал такого наслаждения, того удивительного состояния, когда забывается и уходит все наболевшее и остается только одна неутолимая рыболовная страсть.
— Слушай, Филипыч, а мы с Витьком, видно, как в том японском анекдоте о техническом прогрессе, отстали от тебя навсегда. На что ловишь? Опять, наверное, на тот мохер с золотистой крапинкой?
— Нет, я как-то и забыл про него. На «семафор» идет: салат, лимон, малина. Чего раньше-то не спросили?
— Не хотелось отвлекать. Смотрим, как ты раззадорился, увлекся. Зачем, думаем, человеку удовольствие портить?
— А за это спасибо. Мне и в голову не приходило, что такое возможно, что я буду здесь, на реке, с удочками.
— Вы там не об обеде толкуете? По-моему, пора бы и перекусить, пропустить по рюмке.
Клев поутих, и было самое время подкрепиться. Отлив набирал силу, заметно окрепло течение, и уж мало кто ловил, только Филипыч выбрасывал рыбку за рыбкой. Корюшки будто сами выскакивали у него из лунок, трепыхались там и тут, опять разбегались вокруг.
— Посмотри, Витя, на нашего дружка! Что творит! Забыл обо всем на свете, позови — не услышит.
— Жаль тревожить.
— А рыбу собрать бы надо, чайки так и метят поживиться.
Не успел Николай договорить, как одна из чаек кинулась к самой дальней рыбке, прямо на бегу схватила ее и легко поплыла над белым полем льда, сливаясь с ним.
— Ну, вот, сигнал подан, так что придется идти.
— Филипыч, ты как тот медведь, что за себя рыбу бросал, а она опять в речку уходила. Собирать хватишься, ничего не будет. Чайки не дремлют.
Домой возвращались уже на исходе дня под мерный рокот моря и зычный крик авлеек, не смолкающий здесь ни днем ни ночью. Алел закат, бросивший розовый шелк на белый снег, взгорье у маяка. Было что-то манящее в этом угасании дня, и только черный шлейф дыма от котельной, угрюмо нависший над поселком, портил вид.
— Хорошо топят, — подумалось Павлу. — Хоть дома тепло будет.
От долгого и неудобного сидения в одной позе он устал, ныла спина, хотелось расслабиться, полежать. В квартиру Павел Филиппович в буквальном смысле въехал на своих друзьях, крепко обхватив их руками и повиснув между ними.
— Принимайте, Евдокия Петровна, своего благоверного в целости и сохранности. Правда, побить его малость стоило, да рука не поднялась.
— Это чем он так проштрафился?
— Опять оставил нас с носом, как всегда. Или рыба чует его удочки?
— Ага, на рыбу все свалить можно.
— Да ладно, Филипыч, мы не в обиде, улов все равно поделили поровну, — шутил Николай.
— А что, и еще поедем. Больших хлопот нет, пробурить пару лишних лунок не велик труд, — поддержал разговор Виктор.
…
— Ушли, балагуры, не велик им труд таскать по реке безногого человека, — тяжело роняя слова, заговорил Павел, как только затихли шаги за дверью. — Захотелось мне по малой нужде, и пополз я на четвереньках. А случись по большой, пришлось бы им из штанов меня вытряхивать да на руках держать… Не велик им труд…
— Ну, и подержали бы, житейское дело, чего уж, — старалась успокоить его Евдокия, чувствуя, что в нем закипает злость.
— И ты в ту же дуду дуешь, меня жалеешь… Хватит жалости… Подраскис я под твоим крылышком, решил, что так жить можно. Нет, милая женушка, пора за ум браться, пора заново учиться ходить…
С этой мыслью он и заснул. И опять ему снились белые птицы, и сам он летел над землей легко и свободно, слышал, как ровно и полно бьется его сердце, жаждущее другой, новой жизни.
Автор: Виктор Евдокимов
Этот рассказ был напечатан в «Рыболовном журнале» №1/2008. Воспроизводится по материалам редакционного архива.