Так уж ведется, рыбакам об их приключениях на рыбалке нет никакой веры. Особенно у нас в поселке. Добро бы, только не верили, но еще и поднимают на смех. В прошлом году я с одной только удочкой наткнулся на медведя, с перепугу бросился в реку, перебрел и потом бежал без остановки до самой трассы. При этом в одной руке держал удочку, в другой — сумку с хариусами и коробку с кузнечиками. Медведь какое-то время бежал следом, затем отстал, и куда девался, я не заметил. Подвозивший меня в поселок шофер удивился моему мокрому состоянию, но еще больше тому, что я не только не сломал удочку, а даже не порвал леску, хотя там густая тайга. Ему бы об этом людям и рассказывать, он же распустил слух, что я, удирая от медведя, форсировал реку до того быстро, что носки и тыльная сторона штанов остались сухими.
Но я-то, куда ни шло. Недалеко от нашего поселка есть колония поселения, в которой живут освобожденные за примерное поведение уголовники. И вот, начальник этой колонии вместе с поселенцем тоже столкнулись на рыбалке нос к носу с медведем. Начальник не растерялся, опустился на четвереньки и принялся лаять. Да не только лаять, еще и подпрыгивать, повидимому изображая невероятную злость. Озадаченный медведь застыл на месте, щурил глаза и тянул носом воздух. Сразу же выбросивший удочку, чтобы медведь не принял ее за ружье, поселенец спрятался за спину начальника и, как рассказывали в поселке, искренне жалел, что он сейчас не в камере за решеткой, где не то что медведи — комары трогать не смели.
Наконец начальник утомился изображать собаку и обратился к поселенцу:
— Погавкай теперь ты немного, а я сбегаю за людьми.
На что поселенец ответил:
— Гавкайте лучше вы, гражданин полковник. У вас очень похоже получается!..
В то же время люди, которые распускают всякие насмешки над рыбаками, свой авторитет блюдут и, какую бы ересь ни несли, все слушают их с раскрытыми ртами.
Как-то в начале июня я выбрался на Тринадцатые озера и обманулся с приманкой. У нас в это время еще лежит глубокий снег, но уже тепло, лед отходит от берегов, и хариус клюет одинаково хорошо, хоть днем, хоть ночью. На наживку я захватил пол-литровую банку живых тараканов, но хариусы, вместо того чтобы хватать этих красавцев, удирали от них в другой конец озера. Я промаялся у пустых лунок часа два и отправился добывать короедов. Когда-то возле Тринадцатых озер случился пожар, все лиственницы погибли, вот под корой эти личинки и завелись. Сначала их было очень много, теперь поубавилось и, чтобы добыть десяток, нужно ободрать целую рощу. К тому же, сами короеды какие-то рыхлые. Чуть ты его задел — уже одна пустая шкурка.
Но, так или иначе, рыбалка пошла. Эти личинки хариусам добыча лакомая, к тому же, не в пример тараканам, привычная. Правда, добывать их не легко, но кто на рыбалке с этим считается? Два-три хариуса выдернул — и снова за топорик драть кору. Только ошметки летят…
Домой ушел к утру, когда ночной мороз так схватил подтаявший было снег, что на нем от лыжи даже не оставалось следа. Помню, где-то кричали разыгравшиеся куропачи, над головой проносились утиные стаи, в стланиках пробовали голоса возвратившиеся из теплых краев пеночки-веснички. А вот на то, как много ободрал лиственниц, внимания не обратил. Снег белый, лиственницы белые, к тому же сумерки…
В следующий раз на Тринадцатые озера я попал недели через три. Не один. В компанию ко мне напросился Эдик Шелтмерис с пожарной части. У нас там что-то вроде мужского клуба. Многие, чуть свободная минута, уже в пожарке. Играют в шахматы, мастерят замки с секретом, загибают лыжи. Между делом, конечно, разговаривают. Все серьезные, обстоятельные.
Я угостил пожарных вялеными хариусами. Эдик — это тот, который рассказывал о начальнике колонии — и пристал:
— Возьми на рыбалку! Уже десять лет на Колыме, а даже гольяна не поймал. Вернусь на «материк», вспомнить будет нечего.
Почему не взять? Взял. Тайга ему не так чтобы совсем в новинку. И за ягодами, и за грибами в компании не один раз ездил. Вот только не рыбачил. Идем, разговариваем. Я показываю сопку, на которой любят пастись снежные бараны, скалу, из которой выглядывает вулканическая бомба, сочащийся водой каньон, который мы с Молоковым называем сопливым. Шелтмерис удивляется. Мне, понятно, его удивление по душе.
Когда до озера остался какой-то километр, мой спутник вдруг испуганно присел и шепчет:
— Медведи!
— Где? – спрашиваю его, а сам щупаю в кармане заряженные пулями патроны.
— Кора. Видишь, как ее ободрали. Они всегда, чтобы один другого напугать, кору с деревьев сдирают. Чем медведь больше, тем кору выше и дерет. Это у них вместо паспорта.
Я глянул и ужаснулся. По всей долине на сколько хватал глаз белели ободранные мною сухие лиственницы. Даже трудно вообразить, как можно за одну только рыбалку проделать все это?…
За дорогу к Тринадцатым озерам у меня с Шелтмерисом установились доверительные отношения, мне не хотелось вводить его заблуждение, но попытайся я сказать правду, он ни за что не поверил бы и обиделся. Я бы и сам не поверил. Пришлось сделать удивленное лицо и согласно закивать головой. Мол, медведи. Кому еще?
А Шелтмерис бегал от лиственницы к лиственнице, пытаясь дотянуться до верхнего обреза, и на лице его был полный восторг. Я-то добывал короедов, когда вокруг деревьев лежали метровые сугробы, и не удивительно, что «медведи» у Шелтмериса получались очень большими. Когда, наконец, мы добрались до озера, он вычислил их штук десять, не меньше…
Лед на озере давно растаял, я ловил хариусов на «мушку» в тандеме с наживленной опарышем мормышкой, а Шелтмерис ходил неподалеку с ружьем наготове и без конца удивлялся, как я могу спокойно рыбачить в этом медвежатнике? Как на грех, ему повезло наткнуться на оставленную года два тому назад медвежью лепеху, так что в серьезности своего занятия у него не было никакого сомнения…
О чем рассказывал в пожарке Шелтмерис после возвращения с той рыбалки, можно только догадываться. Во всяком случае, стоило мне туда заглянуть, как пожарные кинулись наперебой тискать руку, хлопать по плечу и даже угощать растворимым кофе. И ни насмешки, ни подначки. Расскажи похожее кто-нибудь из заядлых рыбаков — я, Сашка Фалькович или Володя Молоков, — смех стоял бы до Тальского перевала. А Шелтмерис — человек серьезный.
Автор: С.Олефир
Этот рассказ Станислава Михайловича Олефира был опубликован в номере 6/2001 «Российского рыболовного журнала». Воспроизводится по материалам редакционного архива.