Едва отшумит ледоход и начнет сбывать полая вода, как рыболовы уже спешат с удочками на сырые и грязные еще берега малых речек, которые примерно на неделю раньше больших в берега входят. Ведь именно в эту пору тут самый клев разнообразной рыбы.
— Ты что же? Не видишь разве, что Теза сбывать начала? — сказал мне встретившийся на улице приятель Володя. — А еще почти на самом берегу живет! Сбывает, и здорово сбывает. Я вчера прутик воткнул, так только за день сантиметров на двадцать упала. Пора ехать. На Молохте самое время застанем. Ты-то как? Завтра сможешь или субботы ждать будешь?
Понятно, что назавтра, в пятницу, я быстренько свернул все дела и после полудня мы на двух лодках двинулись полоями Тезы, напрямик, через затопленные луга и кустарники, вверх по течению, к устью Молохты.
Красотища кругом! Река местами километра на два разлилась, леса прибрежные по колено в воде стоят, над головой чайки кричат. Стаи чирков со свистом мимо проносятся. Ветерок южный в корму подталкивает. Душа радуется.
Словом, пятнадцать километров до Молохты прошли мы на распашных веслах часа за два. Напрямик-то оно и пятнадцати не было, от силы десять — одиннадцать.
Но там нас ждал неприятный сюрприз. Речушка не торопилась расставаться с большой водой. Вся пойма, от самых стен Николо-Шартомского монастыря, была под водой. Даже на Введенских омутах, излюбленном месте наших зимних рыбалок, торчали из воды лишь шатры старых ив, поросший кустами горб плотины да полумесяц высокого левого берега с редким полусухим ольховником.
Причалили, привязали лодки покрепче, сушняку набрали, костерок развели. Приятно так дымком ольховым потянуло. И рыбаки, и охотники хорошо знают, что лучше всего думается у костра, а подумать нам было о чем. Я надеялся язьков да окуней половить, как в прошлые годы, а Володя — тот и вовсе на щуку нацелился, кружки да «плавники» с собой привез.
Поворачивать обратно обидно. Я чуть не всю неделю червей в саду по проталинам копал. Володя три дня в счет отпуска на работе выпросил, специально для этой рыбалки. А тут такое творится!
Решили все-таки ночь переночевать, а там видно будет. Сидим, прикидываем, что делать дальше. У меня десятка полтора донок на всякий случай с собой прихвачено. Часть Володиных «плавников» тоже можно на донки переделать. Разбросаем на налима. По такой воде он ловиться будет обязательно. А к утру, может, даст Бог, и водичка спадет, тогда и половим. Прикинул, что червей нам должно хватить: я их почти полную литровую банку накопал.
Словом, взялись за дело. Расставили донки, дровишек еще подзапасли, к ночевке подготовились. Уселись у костра, приняли «по маленькой» для сугрева и чтобы сидеть веселее было.
Хорошо. Костер горит, разговор неспешный своим чередом. До вечера еще далеко, ловля налимья не началась. Сидим, чайком греемся да слушаем, как звонарь монастырский часы отбивает.
И надо же было случиться такому, что враз перечеркнуло все наши планы. Пошел Володя к лодке зачем-то, да и зацепил сапогом ненароком банку с червями. Покатилась она по уклону — и бульк в омут! Только ее и видели…
Вмиг все благостное настроение улетучилось. Выслушал Володя все заслуженное, помог собрать с десяток червяков, выпавших, пока банка катилась, почесал затылок и предложил, коли так получилось, лягушек наловить. Снял носки из-под портянок, один мне протянул — лягушек складывать:
— Чего теперь ругаться-то, Василич… Пойдем, пока светло, лягушек ловить. На них ведь тоже и налим, и голавль, да и щука, бывает, берет. Пойдем, чего зря время терять!
Что тут скажешь? Все-таки выход. Не самый лучший, но выход. Пошли ловить. До темноты я десятка два с лишним лягушат наловил, а у Володи и вовсе чуть не полный носок. Ладно, значит живем. Для донок насадка есть.
Но только сунул я руку в Володин носок, да тут же назад и выдернул. Такое зло меня взяло — готов был этим носком его отходить.
— Ты что же это, смеешься что ли? Какой дурак таких на донку ставит? У тебя же здесь лягвы по кулаку!
— Понимаешь, Василич, какое дело: без очков я. Махоньких-то не разгляжу, а этих вот наловил. Может, пойдут? Или выбрасывать?
Что с ним поделаешь?
— Да ладно, — говорю, — оставляй! Авось и на них кто позарится. Может, щука твоя, за которой ты приехал.
Собрал свою щучью удочку, сделанную из двуручного спиннингового удилища, насадил на двойник здоровенную лягуху и забросил ее в омут близ нашего костра. Наживка моя такую прыть проявила, что большой пенопластовый поплавок то и дело в воду нырял, будто и впрямь щука схватила. Закрепил на всякий случай удилище понадежнее.
Подживили костерок, чай разогрели. И хоть не такое настроение, как сначала было, да чего уж там. Может быть, и на лягушат поймаем.
Стемнело. На дамбе зажгли единственный фонарь, и длинная световая дорожка протянулась по быстрой черной воде вдоль нашего берега. Поплавок мой как раз на эту дорожку попал. Впрочем, я на него и не смотрел: чего ждать при такой дурацкой наживке? Так уж, ради куража, не более того.
Часа полтора прошло. Только хотел я предложить Володе пойти донки проверить, а он сам меня в бок толкает:
— Василич! Глянь-ко! Поплавка-то не видно!
— Ну и что? — говорю. — Этакая лягва его запросто утопит.
— Да нет! Ты посмотри: леса натянута и удочку гнет! Пожалуй, рыба взяла.
Оглянулся я на свою удочку, а ее и впрямь гнет и дергает! Хорошо, что закрепил надежно, а то остался бы без нее. Ухватил ее, подсек для гарантии. Чувствую: рыбина попалась нешуточная. Ладно хоть леска прочная, впору коряги вытаскивать. Потихонечку подвел я рыбу к берегу, попробовал схватить, да пальцы только скользнули по толстой спине, а рыбина вновь в глубину ушла. Так раза три подводил ее, не давая уйти под берег в коряги. А Володя бестолково по берегу метался, советы давал.
Подхватил я, в конце концов, рыбу свою. Хоть и вымок основательно, чуть в омут не сорвался, но подхватил и на берег выбросил. Это был голавль, но какой! Ни до этого, ни после ловить мне таких больше не приходилось. Поскорее утащил его подальше от воды и только здесь как следует рассмотрел свою добычу. Рыбина была больше полуметра длиной, толстая, широкая, а из широко разинутого рта, в котором свободно уместился кулак, торчали лягушачьи лапы.
— Ну, Василич, тебе теперь налимы до лампочки, — приуныл мой напарник. — С такой рыбиной и с одной не стыдно домой ехать!
Дрожащими руками упрятал я голавля в рюкзак, завязал покрепче, подвесил на ветку у костра и вновь на реку взглянул. Далеко вдоль берега световая дорожка протянулась. А что, если по ней попробовать в проводку на лягушку погонять?
— Не кисни, дружище! — говорю. — Давай-ка, оборудуй из «плавника» своего проводочную удочку. Коротковат, правда, «плавник», да ведь и гонять насадку под самым берегом придется. Раз такой голавлище попался, значит и другие тут есть. Не зря, видать, ты лягух своих наловил. Смотри, фонарь дорожку как раз вдоль нашего берега освещает. Поплавок хорошо увидишь. Понял?
— Понял, — отвечает, — только удочек у меня нет, а «плавник» короткий да толстый. Кого на такую дубину поймаешь?
Пришлось дать ему одну из моих удочек, а заодно и свою поудобнее оснастил. С час провозились, а потом началась наша ловля. Я для начала посадил на двойник небольшую лягушку. Провел почти до конца дорожки и только собрался вытаскивать, как поплавок с чмоканьем исчез под водой. Отпустил чуток, подсек и после отчаянного сопротивления вывел, без особых, впрочем, приключений, еще одного голавля, килограмма на полтора. Хорош, хотя и меньше первого почти вдвое.
— Давай, Володя, твоя очередь! — тороплю приятеля.
Забросил он большую лягушку, но с непривычки так хватил ее о воду, что она тут же сдохла.
— Ты, уж, братец, давай поаккуратнее. На дохлятину голавль не возьмет.
Насадил он другую, забросил. И удивительное дело: ни шлепок по воде, ни возня наша осторожных голавлей не испугали. Не проплыл поплавок и трех метров, как последовало знакомое «чмок» и он исчез. Заторопился Володя, занервничал, рванул так, что чуть удилище не сломал. Привык так щуку подсекать. Вроде бы засек, но у самого берега голавль сорвался.
— Посиди малость, поостынь, — говорю ему, ты эдак-то всю рыбу распугаешь. Смотри, как надо, да впредь не спеши! Голавль шума не любит.
Однако ночью действовали, видимо, совершенно иные правила. Следующий мой голавль выскочил наверх, и пока я выводил его, наделал много шума. Но стоило Володе забросить свою лягушку, как и у него последовала резкая, уверенная поклевка. Этого он вывел благополучно.
Ловля продолжалась чуть более двух часов. Около полуночи клев прекратился, как отрезало. Напрасно подбрасывали мы и небольших лягушат, и здоровенных лягух. Больше не было ни одной поклевки.
Самый маленький наш голавль тянул больше килограмма, а мой первый весил почти четыре. Володя поймал трех и был несказанно рад.
К утру, как мы и предполагали, вода в Молохте пошла на убыль. Можно было ожидать хорошего клева, но, признаюсь, я не захотел испытывать судьбу. Мне хватало и рыбы, и впечатлений от необычной ночной проводки. Володя решил остаться еще на день, половить щук, а я поехал домой, оставив ему все донки и пять из восьми небольших налимов, попавшихся за ночь.
Больше такой необычной ночной ловли мне испытать не пришлось, хотя я не раз использовал способ ловли по световой дорожке, со второй половины августа до большого листопада — на лягушонка, а с начала мая — на майского (июньского) жука. Не раз замечал при этом, что крупный голавль и язь выходят ночами на мелководье, в заливчики или на плески под перекатами, и клюют, как правильно, решительно, смело, глубоко заглатывая насадку.
Автор: В.Назаров
Этот рассказ Вадима Васильевича Назарова о ночной ловле голавля мы опубликовали в номере 2 «Российского рыболовного журнала» за 2003 год. Воспроизводится с согласия автора по материалам редакционного архива.