Весть о продаже лицензий подхлестнула меня, и в первую же свободную минуту я помчался в рыбинспекцию.
— А мы еще не выписываем, они у начальника на столе, — «обрадовала» меня знакомая работница.
— Как же так? Сказали, уже продаете!
— Молва всегда впереди дела бежит.
— Тогда, видно, не попасть мне на первую рыбалку, — обреченно заключил я и собрался уходить.
Но, на мое счастье, дверь вдруг распахнулась и вошел начальник с пачкой лицензий.
На работу я возвращался по-мальчишечьи вприпрыжку. Желанный документ согревал сердце, и все мои мысли роились вокруг рыбалки.
Но не успел я войти в свой кабинет, как меня пригласили к редактору.
— Надо ехать в командировку, — как гром среди ясного неба прозвучали его слова. — Кстати, это в ваших же интересах. Через неделю я ухожу в отпуск, и запас в портфеле не помешает.
— А я лицензию купил, на рыбалку собрался.
— Не завтра же?
— Нет, через недельку.
— Если считать с сегодняшним, то до вашей рыбалки еще восемь дней. Попробуйте уложиться.
Легко сказать. Из Усть-Большерецка в Озерновский при наших-то погодных условиях не всегда удается добраться за неделю, а мне предстоит съездить туда и обратно да еще собрать побольше материала для газеты. Вот это задача!
Круиз через Петропавловск на теплоходе сразу отпадал, надежда на самолет была призрачной как мираж, и я бросился к телефону. Вездеход уходил из соседнего поселка через час. Это была, конечно, удача. Но ответа на вопрос, успею ли я на свою заветную рыбалку, не было.
До предела напряженная работа всецело захватила меня. С раннего утра до глубокой ночи носился я по цехам завода, рыболовным судам, договаривался о встречах, беседовал, брал интервью, словом — старательно заполнял свой журналистский блокнот материалами. А жил надеждой, что все у меня получится. И такая была эта надежда, что неудаче в моих мыслях не оставалось места.
Но неведомо откуда сорвавшийся злой ветер буйствовал все дни, преследовал меня.
— Не у-спе-ешь, не у-е-дешь, — гудел он, проносясь по улицам, кружась вихрем за домами, играя в туго натянутых вантах сейнеров.
Попутного транспорта не предвиделось, шторм не выпускал катера. А время мчалось неумолимо. Мне казалось, что никогда так быстро не пролетали дни. И вот в ночь на пятницу ветер вдруг улегся, а на поселок упал густой туман. Но поездка на катере уже ничего не давала, спасти меня мог лишь самолет. А в ту пору на Озерновский летали маленькие, легкие, словно игрушечные, самолетики, прозванные чебурашками. Я все повторял и повторял: прорвись, чебурашечка! Да только ватный туман с каждым часом становился все плотнее и плотнее. Надежда теперь была так мала, что я, уже находясь в самолете, никак не мог в это поверить.
Чебурашка не подвел, одолел на своем пути и трепавший его ветер, и черные тучи. Приземлились мы в Елизове уже к вечеру. До желанной рыбалки оставались двенадцать часов и двести километров по автотрассе! Опустошенный всем пережитым за эти дни, измотанный и голодный, я бросился ловить попутки с такой страстной решимостью, словно ринулся в рукопашный бой с самым лютым противником.
Какой-то случайный автобус, старый, дребезжащий всем своим скелетом, готовый вот-вот рассыпаться, одолевал путь с такими потугами, что брали сомнения, доедем ли. Но и это испытание, к моей несказанной радости, закончилось. Кое-как выбрался я из салона, едва держась на непослушных ногах. В душе было так же пусто, как в этой оставленной пассажирами колымаге.
Теперь я был на полпути к своему родному берегу, а остаток дня таял быстрее тоненькой свечки. А тут еще ветер, и такой же злобный, как в Озерновском, такой же яростный, гоняющий облака пыли, не дающий ничего разглядеть, вдохнуть полной грудью. Казалось, он неотступно преследует меня, как злой дух.
Пыль клубилась за машинами, неслась по дороге, застилала все вокруг и будто танцевала бесовский танец под аккомпанемент ветра, который свистел, гудел, завывал, скрипел в старых постройках, громыхал жестью крыш. А машины летели мимо меня, еще усиливая, взвихривая всю эту кутерьму, в которой без следа растворялась моя просьба-мольба остановиться. И в них, в этих машинах, в основном сидели рыболовы, о чем свидетельствовали мелькавшие перед моим взором снасти и принадлежности. Они рвались туда же, куда и я: на рыбалку. Им было не до меня.
А сколько же раз я выручал их там, на реке! Подвозил, переправлял с берега на берег, отцеплял снасти от коряг, брал в лодку порыбачить, объяснял, как проехать к тому или иному месту, к поселку. И вот она, благодарность за все это.
— Господи, вразуми их, они не ведают, что творят, их пленила страсть, открой глаза им.
Но машины мчались, выныривая из пыльной круговерти и тут же пропадая в ней. А время таяло, белая июньская ночь приближалась к последней черте.
— Нет, здесь машину не поймаешь, — все больше убеждался я.
Но ничего другого не приходило в голову. Вдруг ноги будто сами повели меня к автозаправке, куда порой кто-нибудь заворачивал. И тут как раз подрулила одна из машин.
— Теперь бы только успеть! — торопил я себя, будто бы предчувствуя удачу. — С глазу-то на глаз как-нибудь договоримся. Неужели не поймет рыбак рыбака?!
И я успел, и на мою просьбу охотно откликнулись, чем несказанно обрадовали.
— Неужто все-таки свершится то, к чему я так стремлюсь, одолевая преграду за преградой? Неужто не зря куплена лицензия? — проносилось в моем сознании, когда я, разомлев в тепле салона, то забывался в полудреме, то вздрагивал, пугаясь от мысли — а едем ли? Но машина катилась, стремительно проскакивая поворот за поворотом…
… Дома я проснулся от какого-то внутреннего толчка, не дождавшись звонка будильника и совершенно не понимая, где нахожусь. Глаза не желали открываться, все тело ныло, казалось — болит каждая клеточка. Подслеповатый полумрак витал в комнате. С трудом заставил себя сбросить одеяло, оторваться от постели. В полусне, нарушив устоявшийся порядок, не позавтракав, собрался и пошел на речку. И только когда готовая к отъезду лодка плавно качнулась на воде и спокойно заработал заведенный мотор, я пришел в себя.
Предрассветная темнота будто стала еще гуще, и надо было приспособиться к ней, приглядеться, не спешить, чтобы не сбиться с пути. А нетерпение торопило, заставляя прибавлять газу. Лодка неслась, вспарывая водную гладь, белая пена змеилась за ней.
— Не спеши, — будто кто-то предупредил меня.
— Обойдется, — тут же вступил в спор кто-то другой.
Резкий удар завершил это противоборство. Дикий рев мотора — и потом глухая тишина.
— Приехали! — огорченно выдохнул я.
Как некстати эта остановка! Но кого винить как не себя?! Сам ведь летел не в меру. А как не лететь после всего, что было? И есть ли она вообще, эта мера?
Дело предстояло привычное: заменить шпонку. Но в потемках да одному это не так-то просто сделать. Как всегда бывает в таких случаях, никак не хотел выскакивать злополучный обломок шпонки, скользил по валу, не держался в нужном месте винт. А время — какое же оно несговорчивое! — летело неудержимо.
Когда мне, наконец, удалось вернуть все в рабочее состояние, пришел туманный рассвет и взглянул на меня с упреком за мое опоздание. Неуютно и зябко стало мне под этим взглядом. Мрачные мысли навалились роем. Сильнее всего угнетало то, что теперь придется мыкаться, искать подходящее место. И я уже не спешил, проезжая стоянку за стоянкой, где выстроились одна за другой лодки на якорях, ощетинившись, как ежовыми иглами, удилищами. Да и река совсем не обрадовала меня, скорее расстроила, убив последнюю надежду. Вода поднялась, затопила берега, собрала какой только могла мусор. Все это теперь плыло, ныряло, всплывало вновь, крутилось в водоворотах. Что можно поймать на блесну в такой мути?!
Но не возвращаться же! Какой рыболов поедет домой, не забросив удочку?! Да его тогда никто и рыболовом-то не назовет, и самому себе он противен станет. Нет таких рыболовов и не будет. Скорее реки потекут вспять и все озера пересохнут.
За спиной тихо вздыхал мотор, лениво скользили горькие думы, и я бы проехал очередную стоянку, если бы не знакомая фигура. Не мои ли вчерашние спасители? Я направил лодку к берегу.
— Привет рыболовам! Это вы уже успели сплыть сюда?
— А мы прямо ночью решили сплавляться. По реке-то мало-мало видно. И вот обошлось.
— Хорошо. А мне не повезло. Налетел на какую-то корягу и провозился в потемках, время потерял, а теперь места никак не найду.
— Так давай к нашему шалашу!
Здесь, на этой излучине, немало я порыбачил. Правда, в последние два года река стала упрямо биться в левый берег, выгрызая кусок за куском, а сюда, в заводь, собирая коряги. И все-таки грех было не согласиться. Уверенности в том, что найду что-нибудь лучше, не было.
— Спасибо. Да вместе, пожалуй, и веселее будет. Давайте знакомиться ближе, а то вчера не до того было.
— Володя, — приветливо протянул первым руку водитель, любезно доставивший меня ночью до самой квартиры. — А это Слава, мой давний товарищ. Не один год уж вместе рыбачим.
Ребята успели разжечь костер, и тонущий в холодном тумане островок показался мне по-домашнему обжитым.
— Чем порадуете?
— Вопрос, конечно, интересный. То, что за утро ни поклевки, полбеды, а вот то, что надеяться не на что, это куда серьезнее. Водичка сегодня не для рыбалки и, к тому же, продолжает прибывать, а значит — чище не станет.
Здесь, у берега, крутили водовороты, и в их бурлящих струях всплывали пучки старой травы, корневища шеломайника, почерневший прошлогодний хвощ; кружили обломки плавника. Полая вода собирала с берегов самых дальних проток и болот весь накопившийся за зиму мусор.
— Водичка, конечно, не подарочек. А мы летим сюда, как на праздник, будто здесь медом потчуют.
— Такая она, судьба рыболова.
— Знаете, ребята, а у половодья тоже есть свои секреты. Можно найти места, где вода почище.
— И где же это?
— В заливных болотах, в глухих протоках.
— Дельное предложение. Почему бы не поискать?
Разговор этот нас подбодрил, и мы засобирались было ехать все вместе, но Володя решил по-своему.
— Слава останется здесь, не будем терять времени на перенос лагеря. Поедем вдвоем, а там видно будет.
Новое место мы нашли в зарослях тальника, а дорогу туда указал нам узкий просвет. Сразу за ним оказался разлив, в который впадал ручеек с крутыми берегами. Вода сливалась в него с обширного старого покоса заметно просветленная.
— А здесь можно и попробовать.
— Думаешь, что-нибудь есть?
— А вдруг какая-нибудь рыбка и зашла на отстой? А на струе из ручья блесны должны хорошо работать.
Однако скорой поклевкой рыбка нас не порадовала. Да и блесны на слабом все-таки течении работали без особой страсти. Надежды быстро таяли. Вытащив очередной пучок хвоща, Володя засомневался, что сюда когда-либо заходила чавыча. Мы уже собирались поднимать якорь, как вдруг моя снасть совсем ослабла, будто кто поднял груз со дна. Я невольно поддернул ее, стараясь настроить на рабочий лад. Но это не получилось. Снасть, к моему удивлению, быстро продвинулась к лодке, опережая мои усилия выбрать слабину.
— Не успел подсечь, сойдет ведь! — взволновало меня такое поведение рыбы.
И в этот самый миг чавыча бросилась в сторону, к противоположному берегу. Я почувствовал рывок: значит, не сумела выплюнуть блесну, а теперь еще и хорошо подсеклась. Такой поворот дела обрадовал, и меня окатило горячей волной, будто впервые это было в моей рыбацкой жизни. Видно, все переживания последних дней, все выпавшие на мою долю испытания сфокусировались, как лучи, в одной точке.
Теперь я думал только об одном: как бы не сделать ошибку, не позволить рыбе сойти. Это было бы несправедливо. Ведь я заслужил удачу. Нет, даже больше — выстрадал ее.
Как-то осенью на этой болотине, где при низком уровне воды остается лишь небольшое озерцо, охотился я на уток, и поэтому сейчас знал, что то место, куда кинулась чавыча, заросло густой осокой. Это напугало меня: запутается в траве, а пока мы снимемся с якоря и догребем до нее, уйдет. Да и будучи рядом, вряд ли что сделаешь, глубина-то вон какая. Эти мысли держали меня в таком напряжении, что задрожали руки и ноги.
А рыбина оказалась крупной, она тяжело ворочалась в темной глубине, поднимала со дна застоявшуюся муть и никак не хотела подходить к лодке. Мне же не терпелось увидеть, как она подсеклась, хорошо ли держат крючки. Но торопить ее было опасно.
— Нет, милая, не дождешься, легче будет мне, если сойдешь без моей помощи, — успокаивал я себя, удерживаясь от опрометчивого шага.
Наконец, чавычу удалось подвести к лодке. Но она упорно держалась на глубине, будто там было ее спасение. До предела натянутая леска жалобно звенела, и опять надо было работать с предельной осторожностью, чтобы не переборщить.
— Когда же ты покажешь свою мордочку?! — чуть ли не умолял я эту первую в сезоне рыбку.
И вдруг она совсем неожиданно подчинилась и позволила поднять ее. Но и это я сделал без спешки. Наверное, сдержал меня накопленный опыт. Ведь, случалось, попадался и я на подвох: всплывшая из глубины рыба пугалась и делала такой рывок, что крючки не выдерживали, отлетали, как под нажимом кусачек.
Засечка оказалась надежной. Все четыре крючка (блесна была оснащена спаренными двойниками) сидели глубоко в пасти.
— А теперь гуляй, сколько хочешь, — облегченно вздохнул я и позволил чавыче уйти на глубину.
Она попыталась еще раз прогуляться к противоположному берегу, но уже без прежнего упорства, и я довольно легко вернул ее назад. Вскоре мы без особого труда подняли ее в лодку.
Трофей был удивительно хорош. Чавыча только что зашла в пресную воду, о чем свидетельствовали прилипалы, сидевшие на привычном месте — чуть выше хвостового плавника. Каждая чешуйка играла серебристым блеском, темно-серую спину украшали черные крапинки. Но до любования ли рыболову, когда поймана первая рыбка, когда горячим пламенем пылает страсть?
Однако сколько мы ни пытались поймать что-нибудь еще, болото-озеро не хотело ничего выдавать. Ждать или искать?
— А что мы потеряем, если поищем? — предложил Владимир. — Оно и интереснее.
— Тогда поднимай якорь.
Остановились у берега, где вода широким потоком сливалась в протоку, пройдя травянистый участок. В этом месте река пыталась спрямить русло. Я померил глубину шестом.
— Почти два метра, и чистое каменистое дно. Рыба должна проходить, стоит попробовать.
И мы снова надеялись. Только теперь я болел за Володю. Хотелось, чтобы его подпорченное настроение улучшилось, а для этого нужна была хотя бы поклевка.
— Слава у нас в лучшем положении, у него закуска и выпивка рядом, — напомнил я.
— Зато поймать ему тоже не светит.
— Кто его знает, — что-то подтолкнуло меня не согласиться, — а вот что у нас не клюет, так это точно. Еще через часок едем на стан.
Отмеренный час ничего не изменил. Видно, у рыбы он оказался часом отдыха. Я видел, что Володе не особенно хочется уезжать, и постарался успокоить его.
— Не расстраивайся. Во-первых, еще не вечер, а во-вторых, у нас будет прекрасная уха.
На нашей стоянке весело горел костер. Слава колдовал у парящего котелка.
— Вон, видишь, горячим обедом встречает, так что все прекрасно.
А Слава встретил нас еще и широкой улыбкой. Настроение у него было приподнятое, он весь сиял.
— Никак, что-то выловил, — подумалось мне.
Интуиция не подвела: от костра пахнуло ароматом ухи.
— Ну, хвались добычей.
— А что, не грех и похвалиться. Вон, полюбуйтесь. Правда, одна уже разделана, голова и потроха в ухе.
Нам оставалось только удивляться. Он вытащил двух чавыч не меньше нашей, килограммов по четырнадцать. И это в совершенно мутной воде. За обедом было о чем поговорить.
А ночью нас ждало еще одно приключение. Вода поднялась так, что выгнала нас с облюбованного островка. Пришлось снимать палатку и ждать рассвета в моей «Казанке».
Автор: В.Евдокимов
Фото А.Терещенко
Этот рассказ Виктора Алексеевича Евдокимова был опубликован в номере 4/2007 «Рыболовного журнала». Воспроизводится по материалам редакционного архива.