Несколько лет назад мой заслуженный ежегодный отпуск выпал на середину зимы. «Санатории-профилактории» меня никогда не прельщали, и основное время я собирался провести на заснеженных водоемах.
«Безлошадному» москвичу путь один — на Истринское водохранилище. Но после нескольких выездов, однодневных или с постоем на базе, истринский тщедушный подлещик порядком наскучил.
Приглашение
Летние речные маршруты были блокированы снежными барьерами. И тут очень кстати пришлось приглашение в Вольск, где я благодаря родственным связям жены провожу свои летние отпуска, но зимой ни разу не был.
Пришлось везти с собой всю зимнюю рыболовную амуницию: на местные ресурсы рассчитывать не приходилось. Захватил я и «репейника», заготовленного, как обычно, еще с осени.
На Волге
В первый же день я пошел на Волгу оценить «ледовую обстановку». Меня давно занимал вопрос, как на этом участке Волги становится ледовый покров в условиях ежедневных колебаний уровня воды, связанных с работой Балаковской ГЭС. И вот что я увидел.
Прибрежная часть ледового поля представляет собой узкую полосу торосов. Выходило, что припай играет роль шарнирного соединения, принимая на себя всю нагрузку при колебаниях уровня воды, а основной ледовый массив «дышит» вместе с потоком.
Конечно, иногда лед трескается и вдали от берега, на него выступает вода, и образуются участки двух- и трехслойного льда. Но в целом волжский лед в феврале — это монолит, достигающий, несмотря на сильное течение, значительной толщины.
В затоне
Через день я решил посетить знакомый мне по летней рыбалке затон на противоположном берегу Волги. От пристани на ту сторону шла утоптанная тропинка, почти на всем своем протяжении обозначенная с обеих сторон вешками. Я всегда восхищаюсь людьми, прокладывающими дорогу. Ведь находится кто-то самый первый, отваживающийся после ледостава пройти этот путь, разведать его и пометить вешками для других, идущих следом.
Волга в районе Вольска — это могучая река шириной только по основному руслу около трех километров. Как при таких расстояниях добираться до мест ловли? Летом проблем не возникает: везде и всюду возможна ловля с берега, к дальним местам ездят на катере или моторных лодках. А что делать зимой среди этих бескрайних просторов?
На лыжах в тяжелом рыбацком облачении, с ящиком и ледобуром, далеко не уйдешь. Японский снегоход не каждый может себе позволить, разве что если зарплату повысят на несколько порядков да выплачивать ее начнут регулярно.
Но не случайно в нашем народе родилась поговорка «Голь на выдумки хитра». Местные Кулибины, взяв за основу мотоциклетный мотор, стали мастерить снегоходы самого невероятного дизайна, прозванные из-за внешней неказистости «макаками». На этих-то «макаках» рыболовы и забираются за десятки километров от города.
Выйдя по тропинке к затону, я увидел около десятка рыболовов, сидевших разрозненно и явно скучавших. Кто-то блеснил, кто-то мормышил. Были и поплавочники.
Понаблюдав за ними некоторое время и не заметив ничего впечатляющего, я начал свою ловлю. Следуя своим подмосковным принципам, я сразу просверлил несколько лунок, чтобы потом облавливать их поочередно.
Глубина была около трех метров — самая ходовая при ловле на мормышку. Вода в лунке колебалась: видимо, уже пошел сброс. Половив некоторое время безрезультатно у дна, с подсадкой репейника, я решил проверить «верхние этажи». Поклевки начались примерно в метре от дна. Брал со значительными интервалами некрупный окунь, изредка попадалась такая же плотва. Когда клев оживлялся, я переходил на голую мормышку.
Без сюрпризов
Ловля обошлась без сюрпризов. Был только один обрыв, и в том я был виноват сам: слишком резко подсек.
В общем, рыбалка была типичной для этого времени года. На уху я, конечно, наловил, но стоило ли ехать за этим за тысячу километров? С таким настроением я и завершил свой первый выход на лед Волги-матушки.
Когда я уже подходил к городу, меня обогнали два рыболова, которые картинно, почти на вытянутых руках, с явным расчетом на публичный эффект несли нескольких некрупных налимов. Таких налимов можно было бы спокойно положить и в ящики, но тщеславие занимает не последнее место среди человеческих недостатков.
Я и раньше слышал, что налима здесь ловят почти всю зиму тяжелыми блеснами на глубине и течении. Причем не в ночное, налимье, время, а днем.
К дальним протокам
Через несколько дней к нам на огонек заглянул дальний родственник жены Владимир Михайлович, который, как выяснилось, был неравнодушен к рыбной ловле. Послушав мои сетования на не очень впечатляющие результаты рыбалок, он предложил составить ему компанию в походе к дальним протокам по левому берегу Волги.
В такой поход можно было идти лишь на лыжах. Мне удалось найти лишь обычные деревянные беговые лыжи, которые я кое-как приспособил к зимней рыбацкой обуви. В назначенное время я прибыл с ними к Владимиру Михайловичу, чтобы, переночевав у него, рано утром отправиться в путь. Жил он на другом конце города, ближе к намеченному месту рыбалки.
Вышли мы из дома около четырех утра. Прошли по темным, безлюдным улочкам, преодолели полосу прибрежных торосов и только на ровном льду встали на лыжи.
Владимир Михайлович сразу вырвался вперед: сказывалось преимущество широких охотничьих лыж. Я шел за ним, ориентируясь по его темному силуэту и лыжному следу. «Пропахав» энное число километров наискосок к левому берегу Волги, мы подошли к нему, когда уже стало понемногу светать.
Для передышки в одном месте недалеко от берега просверлили несколько лунок и попробовали ловить. Глубина была небольшая, но сказывалось сильное течение.
Не дождавшись поклевки, двинулись дальше. Гряду, отделявшую основное русло Волги от протоки, пришлось преодолевать по глубоким снежным завалам.
У цели
И вот, наконец, мы у цели. Протока была неширокой, 30–40 м, очень уютной; по берегам ее охраняли опушенные снегом осокори. Погода была к нам милостива: уже несколько дней было тихо, пасмурно, стоял небольшой морозец.
Я, несомненно, бывал здесь и летом, но зимой совершенно меняются очертания берегов, и знакомые места не узнать. Владимир Михайлович указал мне участок, где следовало ловить. Лед был сантиметров 80, но влажноватый, и моя шведская «ложка» легко его брала.
Сделав несколько лунок, я нащупал дно. Глубина оказалась 3–3,5 м, течения не ощущалось. Насадив пару личинок репейника на крючок светлой мормышки-капельки, я приступил к делу.
Свой почерк
Приемы игры мормышкой хорошо известны. Основных приемов всего несколько, но у каждого опытного мормышечника свой почерк, свой излюбленный, отработанный прием. У меня это медленное опускание мормышки сверху вниз с легкими покачиваниями (если я ловлю с насадкой).
Давно подмечено, что рыба положительно реагирует на медленно погружающуюся насадку. Кто-то уверен в других приемах, но у меня большинство поклевок происходит именно при ловле сверху вниз.
В этом случае проверяются и различные горизонты. По-моему, если рыба берет выше дна, это свидетельствует о ее активности.
Для такой ловли очень важен соответствующий кивок. Я кивки делаю сам, навивая в виде пружинки тонкую, мягкую проволочку на толстую иглу. Они недолговечны, но очень чувствительны, а если один выйдет из строя, то сделать другой — одна минута.
Ровная плотва
Ловля наладилась почти сразу. После нескольких проводок кивок как бы запнулся и, освободившись от тяжести мормышки, распрямился — типичная плотвиная поклевка на подъем. Из лунки вывернулась великолепная двухсотграммовая плотвица. Нужно заметить, что плотва в этом районе Волги упитанная и ярко расцвеченная.
Клев был хорошим. Иногда поклевки следовали одна за другой, но чаще — с небольшими интервалами. Большинство поклевок случалось в 20–30 см от дна. Лунки я менял только для того, чтобы дать им отдохнуть: клев не ослабевал.
Плотва шла ровная, под стать первой. Попадалась, конечно, и помельче, а изредка «заваливались» плотвицы по 300–350 граммов. После одной из поклевок я почувствовал на леске тяжесть, явно неподъемную для моей снасти. Леска 0,12 лопнула не около мормышки, как это обычно бывает, а посередине. Такие эпизоды я воспринимаю как должное, без всяких проклятий, охов и ахов.
Владимир Михайлович ловил несколько в стороне. Утолив свой рыбацкий аппетит, я подошел к нему поинтересоваться его успехами. Он ловил на поплавочные; плотва тоже лежала возле его лунок, но в гораздо меньшем количестве. Я сразу обратил внимание на то, что снасти Владимира Михайловича были с большим запасом прочности: леска 0,25–0,30, солидные поплавки с соответствующей огрузкой. Ловил он на кусочки мяса — весьма ходовую на Средней Волге зимнюю насадку.
Я показал ему свою снасть. Его удивил репейник, а я, в свою очередь, был удивлен тем, что многоопытный местный рыболов не знал ничего об этой насадке.
К слову, когда я попадаю в районы, удаленные от Москвы, то всегда наблюдаю непоколебимый консерватизм местных рыболовов в плане устройства снасти. Только отчасти это можно объяснить отсутствием современных снастей; в основном, это вековые традиции с очень незначительной поправкой на современность.
Но грубость снастей местных в известной степени компенсируется знанием мест и времени ловли. Например, особенность зимнего сезона на Средней Волге состоит в том, что много рыбы уходит из русла в затоны, протоки и озерца, соединенные с рекой, и местные рыболовы это хорошо знают.
Землянка
Ближе к вечеру, но еще засветло, Владимир Михайлович сказал мне, что пойдет искать землянку. Это еще одна местная особенность: многие рыболовы в потаенных местах, вдали от глаз широкой рыболовной общественности, оборудуют постоянные летние, а то и зимние, в виде землянок, стоянки. Была такая землянка и у Владимира Михайловича, но на заметенной снегом протоке ее еще нужно было отыскать.
Примерно через час я направился по следам напарника. Идти пришлось почти километр, пока я не увидел его на взгорке. Вход в землянку он уже расчистил.
Землянка была оборудована металлической печуркой и невысоким настилом из досок, на котором и полагалось спать. В комплекте простых инструментов нашлась ножовка, которой я спилил сухую осину и разделал ее на полешки. Но растопить печурку оказалось не так-то просто. Дело в том, что сушняк зимой — это совсем не сухое дерево. Попадая в тепло, он отпотевает и становится настолько сырым, что не загорается сразу.
Все же через некоторое время, используя всяческие ухищрения, мы сумели раздуть огонек в печурке. И тут вдруг весь дым повалил внутрь землянки.
Пришлось выбежать наружу. Труба оказалась забита снегом, и, пока теплый дым не растопил эту снежную пробку, мы топтались на свежем воздухе.
Наконец все наладилось. В землянке стало тепло, света от печурки было достаточно. Мы разделись, поужинали, расстелили верхнюю одежду на «полатях» и приготовились ко сну.
И тут началось! Сказать, что началась мышиная возня — значит ничего не сказать. Это были мышиные игрища: писк, визг, беготня. Почувствовав тепло и запах съестного, мыши повылезали из всех своих зимних квартир.
Мы подвесили припасы к потолку землянки. Всякие шиканья и стуки на мышей не действовали, и, несмотря на усталость, я никак не мог заснуть, все боялся, что эти твари начнут забираться в наши импровизированные постели. Но все-таки у мышей хватило такта или осторожности этого не делать.
Вот так и прошла эта долгая зимняя ночь под мышиный аккомпанемент. Я забылся только под утро. Но на лоне природы даже короткий сон приносит бодрость.
Парень на лыжах
Утром я ушел первым. Владимир Михайлович остался у землянки, намереваясь что-то там подремонтировать. Я вскрыл вчерашние лунки, но с самого утра, как это часто бывает зимой, заметного клева не наблюдалось.
Примерно через час я увидел, что ко мне приближается какой-то парень на лыжах. Подойдя, он как-то настороженно спросил, один ли я тут. Я ответил, что сейчас должен подойти напарник.
Как выяснилось, это был сын Владимира Михайловича.
Вскоре появился и он сам. Стали ловить втроем. Как бы ненароком я подглядел, как ловит сын. Снасти были такие же, как у отца, и ловил он тоже на мясо.
Часов с девяти утра клев стабилизировался и мало чем отличался по интенсивности от вчерашнего. Но наряду с мерной плотвой стали попадать густера и подъязки. А где же окунь? Для разнообразия я достал удочку с блесной.
Любопытно, что в тех же лунках, где на мормышку с «репейником» брала плотва, по блесне стали стучать окуни. Я поймал с десяток окуней граммов по сто. Решив, что хорошую плотву ловить все же интересней, я отложил блесну.
Соотношение поклевок по-прежнему было примерно 5:1 в мою пользу. Я предложил компаньонам «репейника». Они почему-то отказались.
Цементные мешки
Наступил момент, когда чувствуешь, что уже наловился. Мы все чаще стали делать перерывы, разговаривали о том, о сем. Мои товарищи рассказывали о прежних рыболовных удачах и невероятных уловах. Когда человек увлекается, то сам начинает верить в то, что говорит.
Если в других местностях пойманную рыбу меряют ведрами, то в Вольске уловы определяются… цементными мешками. Вольск — центр цементной промышленности, а стандартный мешок для цемента сделан из нескольких слоев плотной бумаги, прошитых шпагатом, и очень удобен для хранения рыбы. Так вот, когда мне рассказывают об уловах, измеряемых цементными мешками, я мысленно делю заявленную величину на 10 и приблизительно получаю действительное количество пойманной рыбы.
В обратный путь
Часа в три мы стали собираться в обратный путь. Нам нужно было пересечь Волгу и выйти к селу Рыбное, связанному с Вольском автобусным сообщением. Автобусы ходили редко, и нужно было успеть на определенный рейс.
Отец и сын на широких лыжах оставили меня далеко позади. Когда они уже были на берегу, я все еще плелся на своих беговых лыжах по их следам. Подойдя к берегу, я решил несколько спрямить путь, забыв, что зимой прямая не всегда является кратчайшим расстоянием. Я уперся в такие сугробы на берегу, что пришлось пробивать дорогу всем телом. После этого я напоминал загнанную, взмыленную лошадь и в автобусе долго приходил в себя.
Немного было в моей рыболовной биографии зимних рыбалок с такими результатами по количеству и качеству улова. По эмоциональному же воздействию эта рыбалка пока остается уникальной. Все обстоятельства этого в прямом смысле похода, какая-то особая камерность и уютность самой ловли и, как пик впечатлений, ночевка в землянке возле печурки с потрескивавшими осиновыми полешками — это неповторимо. Это было и остается со мной и дает мне новый жизненный импульс.
Автор: А.Барышников
Этот рассказ Андрея Федоровича Барышникова был напечатан в номере 1/2000 «Российского рыболовного журнала». Воспроизводится по материалам редакционного архива.