Весна на Север, кажется, продирается сквозь непролазные дебри. И как тут не опоздать, уложиться в срок?! Резиновое время, настоящая мука для рыболовов. В мыслях они давно на заветных местах, а на яву одни разговоры.
В такую вот раннюю пору я всегда мечтал попасть на Оклан. На этой быстрой своенравной реке, не терпящей долгой дремоты подо льдом, рано образуются промоины. И мне представлялось, как я буду ловить там золотистых хариусов где-нибудь у края промоины, не тратя времени на приготовление лунок.
Но мечтать хорошо, а вот как добраться туда, когда на вездеходе уже опасно, а пешком невозможно — как говорится, не ближний свет? И тут вдруг удача сама идет в руки. Мне предлагают поехать на собачках.
— Ну, порадовал ты меня, дружище! Не ждал, не гадал!
Обговорив все с каюром-коряком, мы расходимся довольные и окрыленные самыми радужными надеждами.
А на следующий день меня огорошили другой новостью. На рыбалку решили ехать большой компанией мои товарищи по работе. И, конечно же, на вездеходе, и я должен был быть с ними непременно, без меня они не стали бы и затевать такой поездки.
Ситуация складывалась непростая, и выхода из нее я не видел. Помог мне опять же мой знакомый «водитель собачьей упряжки».
— Однако, собачкам легче будет, — встретил он с улыбкой мое сообщение.
— А как же Оклан? — печально вздохнул я.
— Не убежит от нас Оклан, поезжай спокойно. За вечер да за ночь страсти поутихнут, а утром я заберу тебя.
И действительно, он был прав. Время могло все изменить в мою пользу.
На вездеходе
И вот, оглушенные грохотом вездехода, мы шумной компанией высаживаемся возле избушки-пристанища трактористов на их долгом санном пути. Если верить часам, день уже давно должен закончиться, но в эту пору он здесь безразмерный. И солнце стоит довольно высоко, только немного похолодало – лишь это и говорит о приближении вечера.
Мы решаем попытать счастья на льду большой заводи, поодаль от основного русла Пенжины. Здесь, на тиховодье, лед очень толстый, и приходится изрядно поработать пешней и лопатой.
Вечер проходит в томительном ожидании поклевки. Но никому не выпало такой радости. Как говорится, не все сразу. Синий сумрак плывет над рекой и тундрой, крепчает мороз. В избушке витает густой дум папирос, жарко топится печь, все возбуждены, и никто не собирается спать. Надежда на утренний клев будоражит воображение, не дает успокоиться.
Я ухожу к своей лунке еще в потемках. А вдруг какой забредший налим клюнет? Кто из рыболовов не думает, что именно ему улыбнется удача?!
Жестко потрескивает наст. Лунку покрыл довольно крепкий лед. Он не поддается ударам каблука, приходится пускать в ход пешню. Очистив парящее зеркальце воды, устраиваюсь поудобнее на стульчике и замираю в ожидании.
Тихо и пустынно вокруг. Так же пустынно, видимо, и подо льдом. Никто не интересуется моей блесной, никого не привлекает кусочек свежей оленины. В начале зимы, по первому льду, такую насадку с удовольствием берет и налим, и хариус, и кунджа. А что же сейчас?
В раздумье я отвлекся и чуть было не прозевал поклевку. Хорошо, что руки знают свое дело. Что-то крупное и увесистое упорно сопротивляется, не поддается моим уговорам. А я молю лишь об одном: чтобы ничего не помешало. Но вот, наконец, рыба на льду. И каково же мое удивление! Хариус! Да какой! Килограмма на полтора, не меньше. И черный, как головешка.
— Уха! — кричу я и бегу к избушке с болтающейся на крючке рыбиной.
Меня встречают радостными криками и поздравлениями с удачей. Кто-то уже гремит котелком, кто-то ищет в рюкзаке картошку. А кого-то рыбацкий азарт неудержимо повлек на лед, к лункам.
Тем временем редеют сумерки, открываются дали, и я замечаю на самом краю большого ледяного поля черную точку. Она растет, приближается, и вскоре становится ясно, что это собачья упряжка и что мне пора собираться.
Через полчаса резвые собачки уже мчат нас к заветному Оклану. А в избушке, где остались мои товарищи, на жарко пышущей печке доваривается уха из первого пойманного мною в этом сезоне хариуса, которой мне так и не довелось отведать.
Сонное царство
Вблизи устья Оклана есть родниковая протока. Ей не страшны никакие морозы. Не могут они ее осилить. Вот до нее мы и решили добраться.
Но не одни мы стремились к открытой воде. Не успели расположиться, как на протоку плюхнулась пара гоголей. Они завертели головами, разглядывая нас. А нам было не до них. Нас интересовала рыба, и мы торопились определить место рыбалки.
Прорубить тонкую кромку льда — невелик труд. Достав удочку, я тут же удобно расположился и заглянул в лунку. Неповоротливый чир, едва пошевеливая плавниками, стоял прямо подо мною. Он слегка открывал рот и, казалось, тянул в себя воздух.
Я легонько приподнимал блесну с грунта, стараясь заинтересовать его. Но его поведение ничуть не менялось. Словно он углубился в раздумья и все окружающее было ему безразлично. Поймать чира на блесну мне не доводилось. И интерес к нему быстро угас. А тут еще появился щуренок, и мое внимание сразу переключилось на него. Уж жадный щуренок, думал я, обязательно позарится на сверкающую золотом блесну.
Однако не особенно раззадорилась и эта рыбка. Щучка крутанулась раз-другой возле блесны, и желание гоняться за этой игрушкой у нее пропало. Постояв с минуту в раздумье и позволив разглядеть себя, она юркнула куда-то под лед и больше за весь день не появлялась.
Тихо струилась прозрачная вода, играли за камнем песчаные завихрения. Вскоре опять пришел чир, может быть тот же самый, такой же полусонный. Постоял с минуту, вяло поводя плавниками, и уплыл по течению, будто обессилев. Не было только хариусов, которых мы так надеялись половить.
А день все разгорался. Горячее майское солнце быстро растопило колючий ночной наст, и на нем отчетливо стали печататься наши следы, словно мы за тем и приехали, чтобы засвидетельствовать наш визит. Лежавшая на снегу пешня нагрелась и медленно утонула в нем, будто спрятавшись. То же самое сделали и занесенные на лед сильными зимними ветрами камушки.
Где-то далеко прокричали лебеди, взбудоражив наш охотничий азарт. Ведь за ними начинается лет гусей. А кому хоть раз пришлось побывать на гусиной охоте, тот запомнит ее на всю жизнь.
Но сегодня нас заботили хариусы. Мы искали их в разных местах, делали новые лунки, лежали на льду, закрываясь от света одеждой, и внимательно осматривали все видимое пространство. И все-таки нашли их, нашли там, где совсем не ожидали: у самой кромки течения.
Здесь было труднее разглядеть дно и пришлось прорубаться через полуметровый лед, но, как говорится, было бы желание. А оно било через край. Только вот большой радости эта находка нам так и не принесла. Хариусы оказались не резвее полусонного чира. Они стояли, словно приклеившись к самому дну, и не желали гоняться за нашими блеснами. Лишь изредка какой-нибудь еще не стряхнувший с себя зимней дремы «харитон» (иначе хариусов в этих местах не называют) вяло открывал рот и нехотя брал блесну, будто делал нам одолжение. Тогда кто-то из нас вскакивал на льду, и черная рыбина с большим, как парус, плавником словно сама выбрасывалась из лунки.
Такая утомительная, с долгим ожиданием поклевок рыбалка не устраивала нас. Душа просила чего-нибудь поинтереснее. Оклан и такой дремотный клев как-то не становились в один ряд.
И мы опять бродили по льду, рубили новые лунки, искали и надеялись. Я выбрался уже почти на основное русло, мою легкую блесну резво подхватывало течение и уносило так далеко, что едва хватало лески. Приходилось ловить вслепую. Это неудобство подтолкнуло меня усовершенствовать снасть. И тут нежданно-негаданно все и решилось.
Чтобы блесна была поближе к лунке, я привязал к основной леске груз, а блесну пустил на поводке. Груз, падая на дно, поднимал небольшой фонтанчик, и эта муть из песка и ила привлекала рыбу. «Харитоны» кидались к ней по несколько штук сразу. Начался настоящий клев. И мы так увлеклись, что не заметили, как покатился на закат бесконечно длинный весенний день.
А ночью крепкий мороз разбудил и выгнал нас из теплых оленьих кукулей и заставил разжигать большой костер. Но мы не слишком жалели об этом. Стояла чудесная ночь, под яркой полной луной голубое сияние разливалось над снегом, серебряный иней оживлял лес. Тихо, будто боясь нарушить сказочную тишину, бормотала река.
Любопытный чир
К утру мороз окреп настолько, что тополя на острове потрескивали, словно вскрикивая от боли. И тогда иней сыпался с них, попадал под сквозные солнечные лучи, превращаясь в живые искрящиеся струи. Подтаявшие за минувший день кромки льда у полыньи заметно потолстели, будто искусный сварщик наложил на них прочные швы. И меня потянуло туда, к самому разводью, где была ямка поглубже.
Таскать глупых хариусов, которые так и не смогли разгадать наш обман, было уже неинтересно. Меня влекла надежда поймать остряка или конька, которые клюют очень редко и уж, конечно же, радуют рыболова необыкновенно.
Я лежал на тонкой закраине льда и старался обозреть через маленькое окошечко лунки как можно большее пространство. Но заветные рыбки гуляли где-то в других местах. И когда мне показалось, что пытать счастье здесь бесполезно, на самом краю видимости сверкнул серебристый бок рыбы. Она направилась к моей блесне, и мое сердце екнуло в ожидании поклевки. Однако ее не последовало. Да и не могло быть. Это опять оказался чир, и привело его сюда, видимо, чистое любопытство. Уходить он не собирался, а все приближался к блесне, делал попытки разглядеть ее получше, подплывал то с одной, то с другой стороны.
Мне очень хотелось разжечь его аппетит, но я не знал, как это сделать. Ведь еще ни разу не довелось увидеть, при каком положении блесны возможна поклевка.
Тогда я решил положить блесну на дно. Она легла вверх крючком, на который был насажен колтычок хариуса. Едва пошевеливая, я смещал блесну вверх по течению. Чир заволновался, приподнялся выше от дна. Чувствовалось, что в нем нарастает напряжение. Я еще потянул блесну, она колыхнулась, как живая рыбка, и этого хватило, чтобы вывести чира из терпения. Он рванулся вперед, встал над блесной почти вертикально и осторожно стал брать насадку. Рот его округлился, вытянулся трубочкой. Подсечка последовала сразу, через какую-то долю секунды после того, как он прикоснулся к блесне.
Все это было так неожиданно, что я вскочил на льду, забыв о всякой осторожности. Когда крупная серебристая рыбина затрепыхалась возле лунки, мой напарник обратил на нее внимание и, видимо поняв, что это не хариус, подошел ко мне.
— Однако, чир! — удивился он, уроженец этих мест. — А крючок в губе зачем, разыграть меня решил? Случалось, и я подсекал за жабры где-нибудь. Но чтобы клюнул, такого не было.
Наверное, он был прав. И в этот раз было так же. Просто чир решил полюбопытствовать, не зная, что за каждым его движением наблюдают сверху с самым пристальным вниманием.
Автор: В.Евдокимов
Фото А.Васильева
Этот рассказ Виктора Евдокимова был опубликован в номере 1/2002 «Российского рыболовного журнала». Воспроизводится по материалам редакционного архива.