Борис Иванович Вронский (1898–1980), видный советский геолог, на протяжении многих лет принимал активное участие в экспедиционных работах в районе падения Тунгусского метеорита и увлекательно описал эти работы в своей книге «Тропой Кулика», выдержавшей несколько изданий. Пройдено было Вронским в тех краях немало троп, с продуктами не всегда было просто, и, конечно, не обходилось без рыбалки. Этой рыбалке и рыбам в книге тоже нашлось место, и посвященные им страницы заслуживают внимания рыболовной братии.
«На высоком берегу Кимчу, среди редкого березового леса мы поставили палатку и разожгли костер. Ночлег был готов, оставалось позаботиться об ужине. Оставив Юру Емельянова готовить чай, мы отправились на рыбный промысел. Янковский соорудил небольшую удочку, наживил крючок найденным под корягой червяком, и вскоре послышался его торжествующий возглас: «Поймал!»
Пойманная рыбешка оказалась небольшой сорожкой (плотицей) и немедленно была насажена в качестве живца на жерлицу. За первой сорожкой последовала вторая, затем третья, и вскоре вдоль берега выстроился целый частокол жерлиц. Вдруг одна из жерлиц закачалась, но пока Янковский подбежал к ней, все было кончено : свисавший конец оборванной лесы говорил о том, что здесь поработала большая щука, которая перекусила лесу и безнаказанно ушла. Янковского больше всего удручала потеря крючка: в таежных условиях это ценность.
Я несколько раз забрасывал спиннинг, но безуспешно. Наконец почувствовался долгожданный рывок, и я медленно стал подтягивать к берегу упирающуюся рыбину, которая временами высоко подпрыгивала над водой, усиленно тряся головой, делала, как говорят рыбаки, «свечку». Постепенно она стала выдыхаться, сопротивлялась уже не так активно и наконец позволила подтянуть себя к берегу. Это была увесистая щука, килограмма на три. Я подтащил ее поближе и схватил рукой за глазницы : это самый верный способ удержать рыбу любого размера и веса, причем совершенно безопасный и с полной гарантией, что она не вырвется. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что кроме блесны во рту у щуки был крючок с обрывком лесы! Это была та самая щука, которая только что так огорчила Янковского.
На мой призыв вскоре подошел он сам, неся небольшой берестяной кулек, в котором лежало несколько плотичек и небольшой окунек. Я показал ему свою добычу. Он со скорбной миной заметил, что мне здорово повезло, а вот он, кроме этой мелочи, ничего не смог поймать. Вслед за тем он с торжествующим видом вытащил из-за спины большую щуку. К спиннингу Янковский особого почтения не питает и предпочитает старинный дедовский способ ловли удочкой или жерлицей.
Немедленно была заварена чудеснейшая уха, а из внутренностей пойманной рыбы было вытоплено некоторое количество драгоценного жира, которым мы вдосталь «напоили» наши иссохшие сапоги».
***
«Вскоре мы подошли к небольшой каменистой шивере. Среди нагромождения камней пенилась и шумела вода. Андрей вытащил из кармана леску — жилку с привязанной к ней блесной, забросил блесну вперед метров на пятнадцать и, быстро перебирая руками, стал тянуть ее к себе. На крючок немедленно бросилась большая щука, которую Андрей сходу вытащил на берег. Леска у него толстая, миллиметровая, так что он мог не опасаться за ее целость. Затем была вытащена вторая, третья щука… Мы пустили в ход свои спиннинги, позабыв о дожде и холоде. Почти каждый заброс сопровождался поклевкой. Огромные щуки, извиваясь как змеи, отчаянно сопротивлялись. Время от времени вместо щук мы вытаскивали килограммовых красавцев окуней, сопротивлявшихся гораздо сильнее, нежели превосходившие их по размерам щуки.
Охваченные азартом, мы не заметили, как прошла гроза и вновь ярко засияло солнце. Через некоторое время клев начал ослабевать: очевидно, рыбные запасы шиверы стали истощаться. Мы прошли ниже по реке и увидели еще шиверу, а несколько ниже ее — третью, и везде огромные щуки с азартом бросались на блесну и становились нашей добычей. За каких-нибудь полтора часа мы поймали больше центнера рыбы, в основном щук. Часть добычи мы взяли с собой, а остальную рыбу поместили в русло маленького ручейка, чуть струившегося среди мха. Завтра ее на оленях вывезут на базу, где она, слегка подсоленная, пойдет на потребу нашего коллектива».
«После сытного завтрака и прощального купания в небольшом омутке на Хушме мы взвалили на плечи тяжелые рюкзаки и по хорошо утоптанной тропке зашагали к заимке. С непривычки дорога показалась нам тяжеловатой, хотя мы всласть отдохнули у знаменитого Чургимского водопада, километрах в трех от базы.
У подножия водопада есть небольшой омуток — своеобразная каменная чаша, в которую с шумом падает белопенный каскад воды. Здесь, освещенные яркими солнечными лучами, весело резвились небольшие, похожие на форель рыбки, жадно хватая падающих в воду насекомых. Мы быстро наладили удочки и с азартом занялись рыбной ловлей. Вскоре несколько «форелей» перекочевали из омутка в наши рюкзаки. Впоследствии я узнал, что эта «форель» была разновидностью речного гольца».
***
Мытье посуды у нас не проблема. У берега Хушмы кишмя кишат мальки, которые с жадностью набрасываются на кастрюли, миски, ложки и прочую посуду, опущенную в воду, и очень быстро и чисто «моют» ее. Мальков такое множество, что достаточно несколько раз быстро вытащить погруженное на несколько минут в воду ведро с остатками супа или каши, чтобы обеспечить себя «сырьем» для ухи. Мы несколько раз пробовали делать это. Уха получается наваристая, но чуть-чуть горьковатая, так как чистить эту рыбью мелюзгу почти невозможно и ее приходится варить «а ля натюрель».
***
Вообще, вся «Тропа» написана здорово, а читается на одном дыхании. Еще школьником я перечитывал ее несколько раз, а ныне мой экземпляр, занимающий почетное место на полке с «избранным», зачитан если не до дыр, то, по крайней мере, до того, что полностью развалился на отдельные странички. В кратком предисловии Вронский определяет свою книгу как «простое и бесхитростное повествование о буднях исследователей проблемы Тунгусского метеорита, работавших непосредственно в районе его падения». Позволю себе с таким определением не согласиться. Повествование на вид, возможно, и простое, но это такая простота, за которой стоит мастерство и которая сродни простоте гениального механизма.