Как-то от одного из жерличников, у кого зимние жерлицы были с флажками, я услышал, что ежели жерлица находится подо льдом, то это неспортивно по той причине, что рыболов не видит поклевки. В какой-то мере он прав. Но согласиться с ним полностью никак не могу, прежде всего потому, что я не дремлю над лунками, а все время в поиске, весь день в работе. Это ли не спорт? В подтверждение своих слов вспомню один из дней зимней рыбалки, коих у меня было много-премного. Уверяю, здесь нет ни малейшей натяжки.
Отпуск в декабре
Деревня Новоселье, где я вышел из автобуса, светилась огнями: доярки уже работали, а кто-то еще только собирался выходить из дому. Ну, а я… У меня — очередной отпуск. Отпуск я нередко брал в декабре, чтобы отвести душу по перволедью на Белом озере.
Полвосьмого утра. На небе, затянутом плотными облаками, ни просветика. А мне идти двенадцать километров по лесной дороге, хоть и замерзшей, но изуродованной колесами и гусеницами тракторов.
Постояв минуту или две, чтобы дать глазам маленько привыкнуть к темноте, трогаюсь в путь. Но карманный фонарик, мигнув раз-другой, как назло выходит из строя. И меня обступает кромешная тьма.
Идти скользко: под ноги то и дело попадают замерзшие лужи и комья грязи. Шажки делаю мелкие, неуверенные, осторожные. То одна, то другая нога скользит, срываясь в сторону. Пока добираюсь до леса, два раза падаю.
В лесу еще темнее, путь угадывается лишь по просветам в деревьях. Но просветы иногда обманывают, дорога теряется, и приходится искать ее чуть ли не на ощупь. Кое-как, опять же в основном осязанием, отыскиваю подходящее деревце и вырезаю себе в помощь палку. Это что-то дает, идти становится легче. Зато рюкзак с гостинцами для родственников и ружье с каждым километром кажутся все тяжелее и тяжелее.
Ружье я стал брать с собой после той памятной встречи с волком, о которой как-то раз уже говорил. Однако то ли они, проклятые, чуяли ружье за версту, то ли мне просто не везло, но увидеть волка на этой дороге мне больше не довелось.
Иду и вспоминаю пословицу, что охота пуще неволи. Эти слова в законной мере относятся не только к охоте в ее современном понимании, но и ко всем трудностям, какие человек налагает на себя вполне добровольно.
К деревеньке Денино, первой на моем пути, я подошел уже по светлому. А там рядом и Кареловщина — цель похода. Короткий завтрак у тещи с тестем, и я, схватив пешню, ведро, жерлицы и зимние удочки, бегу к озеру.
На лед!
Перволедье… Кто из рыболовов-зимников не знает, что это такое! Кого не волнует всепоглощающая страсть! Рыба в эту пору клюет жадно, и тут тебе наплевать и на мороз, и на ветер, и даже на снегопад и метель. Ты еще не на льду, не над лункой, а душа уже ликует, сердце колотится… Э, да что там говорить! Это надо почувствовать.
Пешней пробую лед. Пробивается с одного раза. Засунув пальцы в дырку, определяю, однако, что толщина его 6–7 см. Для малого озера как раз то, что надо: и надежен, и рубить легко-прелегко.
Отбежав от берега метров двадцать, делаю первую лунку. После удара лед лопается с устрашающим звоном. Звон этот бежит куда-то вдаль, кажется — аж до противоположного берега.
Но это не страшно, это может напугать лишь новичка. В начале зимы лед крепок и упруг. Недаром говорят, что осенью лед кричит «хоть и трещу, но не упущу», а весной — «и не трещу, да опущу».
Рыба, наверное, боится таких звуков. Но испуг ее скоро проходит. Я опускаю ко дну маленькую самодельную блесенку: с одной стороны латунь, а с другой серебро. Очень даже аппетитная блесенка. Проходит какая-то минута, и на крючок садится тридцатиграммовый окунек. По размеру и весу отличный живец!
Плотва, конечно, лучше, но сейчас, пока щучий жор еще в самом разгаре, мне надо как можно быстрее поймать пяток окушей. И я это делаю в считанные минуты.
Бегу к берегу, ломаю ивовые прутки и спешу на щучьи места.
Жерлицы
Рублю лунку, блесной измеряю глубину. Шесть метров, самая щучья глубина для этого озера и этого времени. Привязав к прутку жерлицу, опускаю живца ко дну, но так, чтобы он не доходил до него примерно полметра.
Вот пять жерлиц поставлены на расстоянии двадцать метров друг от друга. Еще пять ждут своей очереди, и я иду искать для них плотву. Она держится подальше от берега, и ее не сразу найдешь, но теперь я уже не так тороплюсь.
Тут надо сделать небольшое отступление. В те годы разрешалось ставить по десять жерлиц, а теперь — по пять. Для чего уменьшили количество? Ну, наверное, чтобы рыболовы-любители ловили меньше рыбы. Значит, чтобы больше оставалось в водоеме. Я, например, такую идею приветствую! Но… Сегодня, когда браконьеры с электроловильными установками опустошают малые озера и реки, таким ограничениям грош цена.
Плотва
Время уже к одиннадцати. День сер, а черный лед и земля, не покрытая еще снегом, делают его еще серее. Потянул ветерок, пробежал по вершинам деревьев, колыхнул походя прибрежные ивовые кусты и затих, будто раздумывая, погодить еще или браться за работу. Так и у людей бывает: проснешься и, ежели тебе не надо срочно вставать, лежишь и наслаждаешься ленью.
Озеро я знал хорошо и сразу напал на стоянку плотвы. Мормышка с личинкой репейной моли едва дошла до дна, как сторожок подпрыгнул вверх, а затем плавно пригнулся к воде. Подсечка — и вот у меня на ладони небольшенькая плотвичка. Бережно снимаю ее с крючка и опускаю в ведро с водой. Ведро металлическое, но на него надет сшитый из войлока чехол, предохраняющий воду от замерзания.
Плотва клюет жадно. Вскоре уже стоят и остальные пять жерлиц.
Поводок
Проверяю поставленные снасти. На одной жерлице леска размотана, но окунек помят и брошен. По вмятинам и ранкам на теле живца определяю, что хватала его не очень мелкая щука. То ли не шибко голодна была, то ли крючок помешал, то ли поводок металлический. Пробовал я ловить без такого поводка, и щуки брали чаще, но, потеряв несколько крупных, запросто перекусывающих даже 70-ю жилку, я отказался от своей затеи. Дело не только в том, что жаль потерянной добычи. Далеко не каждая щука, заглотавшая живца и перебившая лесу, сможет выжить потом. Выходит как с собакой на сене: сам не гам и другим не дам.
Окунек еще подает признаки жизни. Настроив снова жерлицу, иду дальше. И — вот радость! — на двух следующих сидят приличные щуки. Обрыбился! И уже счастлив! Если мне больше щук не попадется, ничего страшного. Теперь важнее наловить окуней.
Полосатые
Иду на плес с песчано-каменистым дном, где, знаю, на четырех-пятиметровой глубине держатся не окуши, но всамделишные окуни. А время уже за полдень. Как же мал, до обидного короток декабрьский денек! Ведь еще пара часов — и начнет смеркаться.
Вот этот самый плес. Ветер все же поднялся, раскачивает слабенький лед, и тот гукает, трещит, стреляет…
В первой лунке ничего. Пуста и следующая. Да, поймать горбача посложнее, нежели травничка. Тут умение надо и терпение.
Из третьей и четвертой выуживаю нескольких солидных окуней. Замечательная уха будет. Можно снова идти за плотвой, чтобы зарядить жерлицы на ночь свежими живцами.
Приятная тяжесть
Плотва клюет отменно. Правда, среди мелочи попадаются и такие, что по двести, триста, четыреста граммов, но это очень даже хорошо. На жерлицы я их не ставлю: если маленькую рыбку схватит и крупная щука, то большую… еще вопрос. Но увесистая плотва пойдет на сковородку! В ухе она так себе, а вот жареная, в молоке и сметане… Да под стопочку — чего уж там скрывать… Это вещь!
Темнеет. Снимаю с жерлиц еще одну щуку и, наживив снасти свежей плотвой, иду домой.
У тестя истоплена баня. Они с тещей уже помылись, теперь моя очередь. Поддаю пару и, забравшись на полок, отдаюсь великолепному и, кажется, ни с чем не сравнимому банному блаженству.
Теща справляет скотину. Тесть затопляет плиту. Я чищу окуней и плотву. Мы варим картошку и жарим рыбу. И вот он — прямо-таки праздничный стол! Бутылка «Столичной», деревенский, испеченный на поду русской печи хлеб, жареная рыба, картофель, соленые огурцы, городская колбаса и деревенская квашеная капуста… Для полного счастья не хватает только жены. Но из прекрасной половины человечества редко кто подвержен рыбацкой страсти. Тут как повезет: кого с рыбалкой терпят, кого бранят… Ну, да пусть их…
Проговорив с родственниками чуть ли не до полуночи, ложусь спать. Завтра снова на лед. Будут у меня опять и колючие окуни, и серебристая плотва, и зубастые щуки. А когда закончится отпуск, навьючу на себя тяжеленный рюкзак со свежемороженой рыбой и придется мне идти к вечернему автобусу, опять в темень и в ночь. Но дорога уж будет иная: покроет ее снег и сравняет ухабы. Рюкзак будет давить и резать плечи, мне будет тяжело. Но это будет — приятная тяжесть!
Автор: Н.Илларионов
Эта статья была опубликована в номере 1/08 «Рыболовного журнала». Воспроизводится по материалам редакционного архива.